— То есть как «не удалась»? — Тошка даже рот разинул от удивления.
— А ты думал, она писаная красавица? Лицо — что картошка облупленная. Видишь, у меня лоб? А у нее все лицо такое. И один глаз, если хочешь знать, вставной. Как насчет второго, не знаю, но за один ручаюсь.
И, стегнув лошадь кнутом, девушка тихонько засмеялась, прикрывая рот ладонью.
— Странно, — произнес смущенный и озадаченный Тошка, — а мне совсем другое про нее рассказывали.
— Что тебе рассказывали?
— Что Марушка очень собой хороша.
— Обманули тебя. У нас народ побрехать любит. А ты и уши развесил. Неужто в нашей народной армии много таких, как ты?
— А ты почем знаешь, что я из армии?
— По ушам догадалась. Очень они у тебя красные и торчат. Должно, начальство не раз таскало.
Тошка не знал, как поступить: не то рассердиться и выскочить из двуколки, не то сидеть и слушать эту девчонку, которая мелет почем зря, что в голову взбредет. Ладно, пожалуй, лучше подождать — может, что еще о Марушке разузнает.
— А ты зачем к нашей Марушке собрался? Уж не приглянулась ли она тебе? — искоса взглянула на него собеседница.
— Я ее отродясь не видывал.
— До тебя тоже кое-кто приезжал в Каменец за шерстью, а уезжал стриженый.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А ничего. Наша Марушка высоко забирает. И с чего бы? А как орден ей дали, совсем нос задрала. Люди для нее вроде козявок каких. Но хотя ты-то как раз, может, ей и понравишься: ишь, какие у тебя уши красные.
И она залилась громким, веселым смехом. Косы ее заплясали. А Тошка снова насупился. Впервые повстречалась ему такая. Озорная, задира… Но почему он на нее не сердится? Есть в ней что-то такое…
Дорога бежала теперь через каштановую рощу. Не видимые глазу птицы щебетали и резвились в кронах деревьев.
— Тпру-у! Стой! — откинулась назад девушка и туго натянула поводья. — Ну-ка слезай да распрягай лошадь! — приказала она своему спутнику.
Тошка неохотно поднялся, соскочил на землю и выпряг коня. С какой стати она вздумала им командовать?
— Что будем делать?
— В прятки играть. Велено мне попасти лошадь, а Марушка твоя подождет, ничего ей не сделается. Пускай коняка травку пощиплет. Погляди, какой красавец. Всем коням конь.
Конь, получив свободу, взмахнул хвостом и углубился в чащу. Девушка тоже соскочила на землю, протянула руку к ветке, сорвала несколько орешков, попробовала их раскусить, но не могла.
— Твердые! — сказала она и швырнула их в сторону. — Ох, до чего пить хочется! Вон там, за кустами, холодный родничок, да боязно мне идти с тобой в густой лес.
— Я людей не ем, — проговорил Тошка.
— В самом деле? Ну, тогда пошли. Я и забыла, что на простых свинарок, вроде меня, ты и внимания-то не обращаешь.
— Я ничего такого не говорил.
— Не говорил, да без того видно. Для тебя никого, кроме твоей Марушки, не существует.
— С чего ты взяла?
— Ах, значит, если случится встретить в лесу какую-нибудь этакую, то Марушку сразу по боку?
— Ты меня не знаешь!.. — скрипнул зубами Тошка и отпустил веточку, которую отвел было в сторону, чтобы дать девушке пройти. Веточка хлестнула ее по лицу. Она метнула в своего спутника гневный взгляд, но промолчала.
Вот и родник. Девушка недолго думая опустилась на колени на влажную землю и принялась с жадностью пить. Одна ее коса соскользнула в воду. А Тошка, чтобы не выпачкать колени, подложил себе палых листьев.
— Береги, береги брючки-то, — сказала свинарка. — Марушка стирать не умеет.
Она села на зеленую травку под каштаном и вытянула свои стройные, обветренные ноги без чулок, в резиновых тапочках.
— Присаживайся, — пригласила она Тошку.
— Рядом с тобой? Только чур не толкаться, — сказал юноша, опускаясь на траву и прислоняясь к стволу дерева.