«Лицемерки! – бушевала потом 45-летняя Изольда Викторовна. – Можно подумать, их в капусте нашли! Да что я такого сказала?!». Но Софья Павловна, Ирэна Адамовна, которым было за 50, и даже 40-летняя заклятая Вероникина «подруга» Анжела Марковна, сама, кстати, претендовавшая на место Козлова, фыркали и кривились. Изольду Викторовну все, кроме Вероники, недолюбливали за острый язычок и неугомонность, но той было безразлично, что о ней думают эти «овцы» и «старые крысы», как она называла сослуживиц за глаза…
Волконский появился ближе к обеду – его привел Самый Главный (генеральный директор их большого и важного предприятия). За тринадцать лет работы Вероника видела Самого Главного раз десять, не больше, и поэтому сейчас во все глаза смотрела на маленькое, толстое, рыхлое существо с венчиком пушистых седых волос вокруг блестящей лысины. Она так увлеклась, что в первый момент даже не заметила того, кто стоял с Генеральным рядом… А ведь не заметить такого мужчину было невозможно!
Вадим Николаевич, их новый начальник, произвел на всех женщин неизгладимое впечатление. Он был воплощением всех девичьих грез о принцах на белых конях, Иванах-Царевичах, Королях-Королевичах и прочих сказочных персонажах, вместе взятых.
Высокий, нежный, хрупкий, нереально красивый – Самый Главный смотрелся рядом с ним как карикатура. Лет незнакомцу было около 35 (а если точно, то 38), глаза он имел небесно-голубые, волосы – темно-пепельные, рот – крупный, словно нарисованный. Но при этом красота не казалась женственной – наоборот, Волконский был похож на голливудского героя, даже мачо, и Вероника поняла, что пропадает…
Их кабинет был отремонтирован по последнему слову офисной моды: место начальника находилось за стеклом, все друг у друга на виду, так что не «пофилонишь». Вероника сидела в уголке, почти полностью закрытая компьютером, и оттуда пристально наблюдала за Вадимом Николаевичем, прячась, в случае чего, за монитор. Она бы сгорела от стыда, если бы начальник заметил, что за ним подгладывают, поэтому соблюдала предельную осторожность. И уже через месяц знала о нем практически всё…
Кофе он предпочитал обычный, испанской расфасовки, с ложечкой сахара. Очень часто не ходил на обед, а обходился быстрорастворимыми супом или кашей. А если уходил, то пропадал, обычно надолго, и тогда Вероника задыхалась от ревности и подозрения: а вдруг он у своей любовницы, и она его кормит сейчас жидким мерзким борщом, а он и не подозревает, какие борщи варит Вероника, – все соседи сбегаются на запах, и половник в кастрюле по-настоящему стоит, как и положено…
А потом воображение рисовало ей и вовсе какие-то жуткие картины: вот Вадим Николаевич в страстных объятиях жгучей брюнетки (почему-то все соперницы представлялись Веронике именно такими), вот они в постели… Впрочем, дальше – туман, потому что думать об этом было невыносимо.
Вероникины познания в области интимных отношений долго ограничивались прочитанными книгами, парочкой порнографических фильмов и почившей передачей «Про это». Был, конечно, у нее кое-какой и собственный опыт, но именно «кое-какой»…
Да, мама не ошибалась, считая дочь девственницей. Физиологически так и было, но все же в полном смысле девственницей Вероника, конечно, себя не считала…
Первым, сто лет назад, был сокурсник Паша, такой же «поздний», как она сама. Он сначала долго и тайно страдал, так что Вероника ни о чем даже не догадывалась. Потом как-то пригласил ее к себе домой якобы по делу (мама об этом, конечно, никогда не узнала), там вдруг набросился, всю обслюнявил, приспустил джинсы с трусами до колен и разрядился Веронике на новую юбку.
Впечатлительную Веронику при этом зрелище немедленно вырвало только что съеденным тортом прямо на ковер, и она, красная, как рак, бросилась в ванную. Пашка в это время, морально раздавленный и напрочь убитый, тихо скулил, забившись в угол дивана, но Веронике было его совсем не жалко: замыв ковер, она принялась за юбку, и ехала потом в автобусе домой, потрясенная и злая, с мокрым пятном на самом видном месте… Пашку она потом называла про себя не иначе, как «половая тряпка», вкладывая в эти слова сразу два понятия…
Впрочем, Паша на следующий день в институт не пришел, не пришел и на второй день (Вероника тоже бы с удовольствием не ходила, но отличнице нельзя пропускать занятия), а позже перевелся в другой вуз.
Этот случай был страшной Вероникиной тайной, о которой не знала ни единая душа. Потом она долго на дух не выносила парней и не подпускала их к себе на пушечный выстрел. Перед глазами все время маячил жалкий Пашка со спущенными штанами, что-то липкое и противное со странным запахом на ее любимой черной юбке, – и тут же к горлу подступала тошнота. Вероника не могла избавиться от этого чувства до тех пор, пока в ее жизни не появился Гена…