Император произнес несколько слов, и в руках его оказался замшевый мешочек, который слуги с почтением вручили Асторре. На вид он был достаточно тяжелым. Впрочем, учитывая, какую силу приобретал император ― это было лишь справедливо.
Асторре, получив деньги, передал их Томасу, своему помощнику, а сам с неловкой медвежьей грацией распростерся на каменных плитах двора. Поднявшись, он склонил голову и отошел в сторону вместе с протоспафариосом. Томас отдал приказ по-фламандски и повел наемников прочь.
Аудиенция подошла к концу. В зале императрица уже направилась к выходу, меж двух рядов склонившихся в поклоне придворных. Император, вновь взойдя на трон, любезно дал обоим консулам соизволение удалиться. Вновь оказавшись бок о бок со своим соперником, Николас со всем почтением покинул зал. На сей раз наружу их повел не секретарь, но другой слуга, не говоривший ни слова по-итальянски; и шли они совсем другими залами и коридорами, гораздо более длинными, и при этом провожатый то и дело обращал внимание гостей на какие-то незначительные детали и украшения. Казалось, он просто тянет время и желает, чтобы консулы подольше задержались во дворце. Пагано Дориа, который, как выяснилось, действительно сносно говорил по-гречески, немного поболтал со слугой, а затем по-итальянски обратился к Николасу:
― Так расскажи мне, наконец, откуда взялась на борту чума?
― Это все Тобиас, наш лекарь, ― пояснил Николас. ― С помощью обычной краски и чечевицы, насколько я понял. А мне казалось, ты утверждал, что серебра совсем не осталось…
― Это ты насчет того мешочка, полученного от императора? Не обольщайся. Краска и чечевица, мой дорогой. ― Похоже, генуэзца ничуть не обеспокоило то, как радушно басилевс встретил Асторре. Веселым тоном он продолжил. ― Так вот, вернемся к нашему прежнему разговору…
― О твоей жене? ― уточнил Николас.
― Нет, о твоей. У меня где-то лежит ее письмо. Она послала его в Трапезунд, чтобы оно здесь дожидалось твоего прибытия. Его доставили на генуэзском судне, и торговцы оставили его в Леонкастелло. Я взял на себя смелость вскрыть его, и дал почитать Катерине. Некоторые слова она понять не смогла, хотя и сама вполне способна на подобные штучки, уверяю тебя… Мать и дочь… Да, нам с тобой здорово посчастливилось!
К востоку открывался великолепный вид на холмы и городские улицы, сбегавшие к самому побережью. Чуть ближе располагались дворцовые конюшни, воинские бараки, арсенал, склады, оружейные комнаты. Обоняние подсказывало, что неподалеку можно отыскать кухни, пекарню и рыбный пруд. Пройдя еще несколько шагов, Николас осведомился:
― Письмо у тебя с собой?
Дориа хохотнул.
― Здесь? Нет. Боюсь, у него уже несколько потрепанный вид. Но если ты так хочешь его получить, я принесу письмо на стадион. Ты ведь собираешься на празднество, не так ли?
― Меня пригласили, ― подтвердил Николас. ― Но можешь не утруждаться. Я пришлю за ним Лоппе.
Дориа вновь улыбнулся.
― Ты можешь его прислать, но он ничего не получит. Только на Мейдане, мой дорогой, больше нигде. Страница за страницей, и такие вольности!.. Катерина даже заревновала…
Он лгал насчет содержимого письма: Николас в этом не сомневался. Если такое письмо вообще существует, навряд ли в нем содержится что-нибудь интересное. Мариана могла послать его в Венецию только в январе. Однако неприятно, что послание остается в руках Дориа. Не говоря уж об упрямстве Катерины…
Письмо было адресовано ему, Николасу. Она могла бы передать его втайне. Все-таки послание было от ее матери. От матери, которая наверняка очень огорчилась, узнав о побеге Катерины, а, возможно, и о том, что… Но нет, этого Мариана узнать никак не могла, иначе Дориа ни за что не согласился бы расстаться с этим письмом.
А вдруг и это ― очередной обман? Очередной финт в игре, затеянной Дориа? Иначе к чему так настойчиво приглашать Николаса на празднество?
Фламандец двинулся дальше, обороняясь единственным доступным ему оружием ― молчанием. До поры отказ сражаться был его единственной защитой.
Внезапно их провожатый свернул к большому строению на лужайке. Дорога, что вела туда, обходила кругом небольшой фонтан. За спиной осталась западная стена цитадели, поверх которой виднелись верхушки деревьев, росших на краю ущелья.
Николас обернулся. За спиной у него Лоппе и грек-слуга также остановились с озадаченным видом. Провожатый поманил их от входа в павильон.