Помощник обратился к ваятелю:
― Маэстро, процессия скоро двинется. Нам больше не удастся сохранить ее сухой. ― Вдвоем они обернулись к святой Анне, по золоченой груди которой вовсю колотил дождь.
― Маэстро! ― вдруг послышался возглас фламандца. ― Лев Марцокко! И как я сразу не догадался?
― Неважно, ― бросил скульптор через плечо и, вновь нахмурившись, уставился на статую.
― Ваши врата, ― задумчиво промолвил Николас. ― Врата в рай, ― так их называли.
― Это Гиберти, ― возразил тот, что помоложе, нахмурившись.
― Ваш купол, ― поправился Николас. ― Парящее чудо непревзойденной конструкции…
― Вы говорите о Брунелески, ― вновь поправил младший и виновато покосился на скульптора.
Фламандец взглянул на статую и понизил голос:
― Неужели это…
― Да, это работа мастера, ― подтвердил жилистый незнакомец.
― Но…
Бородач обернулся.
― Но ― что, сын свиньи?
― Голова, ― пояснил Николас робким голосом. ― Голова… торс… и расстояние от колена до лодыжки…
― И что такое? ― возмутился скульптор. ― Дамиан… Витрувий… Ты ведь о них никогда и не слышал?
― Но взгляните на геометрию, ― промолвил Николас. ― Даже если опираться только на Дамиана и «Оптику», все равно основание должно быть на фут и десять дюймов короче.
Вскинув голову, Годскалк посмотрел на профиль ― любезный, невинный, дружелюбный, ― его непритязательного друга Николаса. Никто не произнес ни слова. Затем младший из двоих незнакомцев промолвил негромко:
― Возможно, это правда, если учитывать размеры виа Ларга, но только не пьяцца Сан Марко.
― Прошу прощения, ― возразил Николас. ― Однако ваши заказчики ― Медичи, и это они поедут рядом с платформой.
― На рослых лошадях, ― уставившись на фламандца, медленно промолвил скульптор.
― Нет, лошади маленькие, ведь у Козимо подагра. Я бы сказал, что угол будет от двадцати до двадцати пяти градусов, тогда как вы компенсировали на шестьдесят. Если вы делаете фонтан…
― Юдифь и Олоферн, ― проронил старик, по-прежнему глядя на Николаса.
― Так вот, когда вы делаете его, то не думаете об искажении, потому что водяные струи удерживают зрителей на желаемом расстоянии. Но что если напор воды уменьшится? Нельзя предусмотреть все на свете. Невозможно говорить об оптической коррекции, если речь идет о меняющихся углах. Хотя, конечно… ― И он замолк, глядя куда-то в пустоту.
― Что? ― поторопил его помощник скульптора. Он стянул с головы шлем, под которым обнаружилась ярко-рыжая шевелюра.
― Меняющиеся углы. Ну, конечно, можно предусмотреть и такое. Нужно просто использовать цвет, ― заявил Николас.
Львиную голову он вновь сунул подмышку и подхватил хвост, мокший в луже. Под дождем намокшие волосы вновь начали виться колечками, а лицо казалось свежим, как яблоко, надрезанное с одного бока. ― Думаю, вам и впрямь следует использовать цвет. Приятно было познакомиться!..
― Проклятье, ― выругался рыжеволосый.
Николас улыбнулся. Площадь понемногу пустела. Подвода с вельможами и леопардом уже тронулась в путь, а за ней и вторая, откуда с недовольством выглядывал Тоби. Мимо протолкалась монахиня, возглавлявшая группу девушек, переодетых ангелами.
― Это певцы, ― пояснил рыжеволосый. ― Нам пора убираться с платформы. Маэстро?
Скульптор, не обращая внимания на дождь, неотрывно взирал на Николаса. Опытный взгляд художника оценивающе созерцал лицо, большие глаза чуть навыкате, крепкие плечи, узкие бедра и длинные ноги.
― Возьмем его с собой, ― заключил он наконец. ― Он знает, о чем говорит.
Рыжеволосый обратился к фламандцу:
― Тогда вам придется пропустить процессию. Мы сейчас вернемся в мастерскую маэстро.
― А я и не ради процессии сюда пришел, ― сказал Николас. ― Мне почему-то казалось, что вы немец…
Монахиня тем временем громогласно выражала свое восхищение изваянием святой Анны. Скульптор поклонился ей и, спустившись с повозки, медленно двинулся прочь сквозь толпу восхищенных зрителей. Отложив в сторону львиную голову, Николас помог нескольким раскрасневшимся девицам взойти по ступеням на платформу, где они принялись располагаться в изящных позах.
― Нет, я не немец, ― сказал рыжеволосый, ― хотя некоторое время и работал в Германии. Меня зовут Джон Легрант. Мой король ― юный Джеймс. ― Он помолчал, затем оглянулся. ― Что, не любите шотландцев?
― Львы не слишком разборчивы, ― послышался ответ. ― Я их люблю, но они не любят меня. Мое имя ― Николас. Я знаком с одним очень неразговорчивым отшельником. Вы вдвоем с ним замыслили весь этот спектакль?