― Влиятельный человек, ― прокомментировал Николас.
Священник удивленно покосился на него.
― Его посланцы тоже полагали именно так, ― подтвердил бальи. ― Гонцы Узум-Хасана прибыли в Константинополь и там совершили величайшее безумие. Они заявили, что император Трапезунда не желает больше платить податей. Сомневаюсь, что они преподнесли это достаточно тактично. Они затем сказали султану Мехмету, что их повелитель Узум-Хасан требует возвращения долга. Дед султана обещал ежегодно делать подарок деду Узум-Хасана. За шестьдесят лет этот подарок так ни разу и не был преподнесен.
Глаза Дориа вспыхнули.
― И они требуют его с процентами?
― Совершенно верно, ― кивнул бальи. ― Упряжь для тысячи лошадей, а также тысяча молитвенных ковриков и тысяча мер зерна. Умножьте это на шестьдесят!
― Безумцы! ― процедил Тоби.
― И Владыка Владык отказался платить? ― предположил Дориа.
Бальи ответил ему:
― Он не бросил гонцов в тюрьму и даже не убил их. Он велел им идти с миром, ибо скоро он придет и принесет все эти вещи с собой. И отдаст все долги. Султан Мехмет никогда не нарушает обещаний. Он говорил о войне. Надо полагать, воевать он будет с Узум-Хасаном, однако возможно, что не только с ним. Поговаривают, что в Константинополе собирается огромный флот, подобного которому еще не видели в этих местах.
Бальи помолчал, а затем продолжил:
― Вы двое, господа, консул Флоренции и консул Генуи, знали об опасности еще прежде, чем покинули Италию. Отправляясь на Восток, вы знали, что вас ждет там не только торговля. Вы отважные люди. Я не стану спрашивать, какой груз вы везете и что собираетесь предпринять: у нас в Модоне схожие трудности. Но я приветствую вашу смелость.
― Везем мы в основном каперсы, ― бодро объявил Николас.
Годскалк с удивлением заметил, что тот и впрямь в хорошем настроении. Впрочем, священник был рад, когда ужин наконец закончился. После таких новостей говорить было особо не о чем…
На борту «Чиаретти» находилась сотня вооруженных солдат, призванных защищать Трапезунд, и это было поважнее каперсов. Стоит туркам это заподозрить, и они никогда не позволят галере миновать Константинополь. Если прознает Пагано Дориа ― это будет также опасно. А в остальном… Они знали, чем рискуют, когда выходили в море. К тому же оставалась надежда, что испытательный срок длиною в год, который дали им Медичи, благополучно минует, а турки так и не перейдут в наступление. Летом они вполне могут затеять войну, но необязательно в Трапезунде. Этот далекий гористый край не слишком интересен султану, который и без того получает оттуда дань. «Уединенный рай, ― так называл эту страну Бессарион, ― где собраны все земные богатства».
Лекарь Тоби, который изъяснялся совсем иначе, нежели Бессарион, высказался по-другому, но так же сжато:
― Желаете знать, что нас ждет в Трапезунде? Если турки не нападут или нападут на кого-нибудь другого, мы будем кататься как сыр в масле. Если турки нападут, и мы одержим победу ― нас увенчают лаврами как героев. Если нападут, и мы проиграем ― тогда нас с капелланом посадят на кол, Юлиуса оскопят, чтобы сделать из него евнуха, а Николас будет изготавливать на продажу фармуки. Сложновато ему будет самому вести учетные книги…
― Приспособится, ― ответил на это Годскалк. В ту пору он именно таким образом оценивал Николаса.
После оживленных прощаний гости бальи неторопливо двинулись вниз по склону холма, к морским воротам.
Юлиус размышлял о стрелах для арбалетов, Тоби и Годскалк негромко переговаривались о чем-то. Джон Легрант, который за весь вечер не сказал и двух слов, сейчас также хранил молчание.
Лишь мессер Пагано, оставив позади своих собственных спутников, взял под руку Николаса и теперь, оживленно болтая, увлекал его вперед.
Впереди шествовали с факелами гвардейцы бальи, а сзади ― слуги, среди которых был и Лоппе, старавшийся держаться поближе от чернокожего Ноя.
Дориа, похоже, пребывал в отличном настроении и излучал дружелюбие.
Он рассказал парочку славных историй, в том числе и (шепотом) о самом венецианском бальи. Юлиусу не нравилось чувство юмора генуэзца; Николасу, судя по всему, тоже. Он порой улыбался, но ямочки на щеках так ни разу и не появились. Стряпчий видел такое в первый раз.
Пагано Дориа отлично знал Модон.
Вместо того чтобы направиться прямиком к берегу, он попросил сопровождающих отвести их на городскую окраину, где располагались кузницы. Мастеровые изготавливали там всевозможные товары на продажу: в своих кожаных фартуках они сидели, скрестив ноги, прямо на улице, освещенные отблесками, падавшими из окон.