Каталов сел в первый ряд и, обернувшись, разглядывал зал. Алена придирчиво рассматривала его. Нет, не баранья морда, глаза умные. Лицо даже красивое, только стандартное, и прическа из парикмахерской витрины.
— Товарищи, нужно избрать президиум. Бюро предлагает в количестве семи человек. Возражений нет? Тогда разрешите зачитать список кандидатов. — Гена перелистывает блокнот, листки топорщатся, мелко дрожат. — Красавина, Осипова, Петрова Глафира, Зацепина, Лютиков, Коробкин, Рябинин.
— Огнева! — кричит Гриша Бакунин.
Несколько голосов подхватывают:
— Огнева-а!
— Черт знает! Сашка великолепно ведет собрания, а выдвигают недовывихнутых орал: Зацепину, Лютикова… Черт знает!
— Огнева! — не отвечая Алене, кричит Агния.
— Дыгана! — Это вагинские режиссеры.
Геннадий стучит карандашом по графину, виновато смотрит на Каталова.
— Тише, друзья! Ну, тише… Мы хотели списком…
— А мы не хотим! — дразнит Гриша Бакунин.
Зал поддерживает его смехом.
— Надо списком! — пронзительно, как звонок, врезается голос Регины Зацепиной. — Это же скорее!
— У-у! Недовская подлипала.
— А мы не хотим, не хотим, не хотим! — весело скандируют вагинские режиссеры.
— Товарищи, товарищи… — У Генки перехватило горло, он кашляет, стучит стаканом о графин.
Зал шумит.
Встает Сашка — ух, какой еще желтый после проклятой ангины!
— Ребята! — словно колокол покрывает все шумы. — Давайте организованно. Давайте голосовать.
— У вас, видно, воплями привыкли решать, а не голосованием. — Взгляд и интонация Каталова уничтожают презрением.
Сашка мягко, будто ребенку, объясняет:
— Вопли — это так, но у нас, как везде, привыкли к демократии.
Смех, аплодисменты. Каталов покраснел. Недовцы орут в Сашкину сторону: «Нахальство! Безобразие!» Пронзительнее всех — Зацепина. Глаза Геннадия остекленели, он, как автомат, бьет карандашом по графину и стакану.
— Голосуем, давайте голосуем. Кто за то, чтобы голосовать списком, предложенным бюро?
Будто по команде, щетиной встали руки недовцев, да среди зала всего десятка два одиночек — явное меньшинство. Но Генка педантично доводит: «Кто „против“? Кто воздержался?».
Не прошли профкомщик Петя Коробкин — бледная личность — и зловредина Зацепина — так и надо! Больше всех голосов у Валентины — ее знают (два года секретарила в институтском масштабе!), любят за справедливость. На втором месте Сашка — его очень уважают. Кто будет председателем? Лучше бы Сашка — он ведет делово, без болтовни, но сегодня… Нет, все равно он умнее, находчивее Валюши. Что это у нее шея забинтована?
Президиум во главе с Каталовым, Душечкиной — заведующей отделом пропаганды райкома партии — и новым секретарем институтского парткома Ереминым, стоя позади длинного стола, тихо, но не мирно совещается. В центре — Каталов и Валя, она показывает на горло, Каталов пожимает плечами, усмехается, краснеет, взмахивает кулаком. Жест точь-в-точь Женькин, но характер не тот. Сашка чуть в стороне, смотрит в окно, будто спор ему неинтересен.
Еремин что-то сказал, отошел и сел в конце стола. Он заменил Илью Сергеевича и на кафедре марксизма. Говорят, лекции читает терпимо, а что за человек, никто пока не понял. Только подозрительно часто торчит у него в парткоме Недов.
За Ереминым пошла Валя. Каталов резко повернулся, отошел к другому концу стола. И все стали рассаживаться. Геннадий вцепился в Сашку, сел с ним рядом в середине. Генка будто приободрился. Около Саши располагается Света Осипова, кругленькая, проворная, как мышонок, — секретарь всех важных собраний, успевает записывать самых быстрословных ораторов. Между ней и Валей — Глафира. На каталовском фланге «красавец мужчина» Лютиков и Душечкина — повязать бы ей цветастый платок, выпустить частушки петь: матрешка.
Саша встал.
— Повестка товарищам известна, — свободный летящий голос, неторопливые движения, удивительная у него сила — сразу утихли все. — Слово для доклада о политико-воспитательной работе предоставляется Геннадию Рябинину.
После Сашиного голос Генки зазвучал жиденько — в зале прошелестел смешок. Бедный Генка!
Он торопясь, монотонно и нудно перечислял, сколько выпущено радио- и стенгазет, проведено мероприятий: встреч с мастерами театра, вечеров. Сколько состязаний по волейболу, лыжных вылазок, диспутов…
— А почему нам запретили — о любви? — прервал докладчика сердитый девчоночий голос.
Аудитория дружно засмеялась.
Первокурсники, возвратись «с картошки», пришли в комитет комсомола: