Все встали. Алена оглянулась: Анна Григорьевна вошла в аудиторию.
— Продолжайте, у вас еще полчаса. — Соколова села в стороне у колонны. — Отдышусь после комиссии.
Алена вполуха слушала, как Олег предложил послать в Москву Огнева — ему все равно нужно в Цека комсомола — и Глашу: она наиболее объективна, и к тому же у нее тетушка на Палихе — можно остановиться. Все подняли руки, подняла и Алена — так и должно быть. Неспокойное лицо у Анны Григорьевны, и губы темные. Глаша говорит: это значит — сердце плохо работает. Черт бы побрал эту комиссию! Вообще-то малоприятное дело.
— Мы закруглились, Анна Григорьевна, — сказал Саша. — Открыть форточку, выйти покурить и обставить сцену — да?
В аудитории стало тихо. Коля Якушев сел перед Соколовой.
— Вы считаете, справедливо, Анна Григорьевна, что Володю не принимают в театр?
— А вы как считаете?
Коля морщил гладкий лобик, в телячьих глазах пробивалось что-то близкое к мысли.
— Он, знаете, сказал: «Человек — продукт среды». Вообще-то четыре же года вместе.
— А вместе ли с товарищами живет Володя? Человек не только продукт среды, но и творец среды. А сделал Володя что-нибудь для курса, для будущего театра? Как вам кажется?
Коля, как испуганный теленок, отворачивал голову, искоса поглядывал на Соколову.
— Значит, он… что же… плохой человек?
— Что такое плохой и что такое хороший человек? Как вы определяете, Коля?
На Колином лице изобразились такие муки. Алена чуть не прыснула. На цыпочках перебежала аудиторию и села возле Анны Григорьевны. Подошли Тамара и Сергей. Коля морщил лоб, хмурился, раздувал ноздри, всячески «хлопотал лицом» (он ведь считает себя великим мыслителем!), наконец сказал категорически:
— Вообще-то невозможно определить, Анна Григорьевна.
Соколова с подзадором посмотрела на Алену, Тамару, Сережу.
— Помогайте.
Алена замотала головой: не могу! Сергей начал осторожно, обстоятельно:
— Мы говорим: человек должен приносить пользу окружающим. Значит, кто приносит пользу…
— Вот простенько! — ворвалась Алена. — Да любой хороший специалист, добросовестный работник…
— Дай кончить! Кто приносит, кто хочет приносить…
— Но не приносит.
Сергей убил Алену взглядом:
— Хочет приносить и приносит пользу окружающим. Поняла?
— И может притом сживать со свету товарища по работе, мать, жену или мужа, — вставила Тамара.
— И может быть жадобой, комбинатором и тэ дэ и тэ пэ, приносить вреда больше, чем пользы.
— Да нет же!
— А я говорю — да! Старо, милый: оценка только по «деловым» качествам, а не по человеческим. Понимаешь: человеческим!
— Да я вовсе…
— О чем шумите вы?
Рудный, Агния, Саша, Олег, Зинка с Валерием вошли в аудиторию.
— Определите, Константин Павлович, что такое хороший человек?
— Хо-ро-ший че-ло-век? Хо, вопросик! Это вы загнули, дорогой шеф?
В глазах Соколовой веселились черти:
— Мы с Колей вместе.
— Бесконечно в природе разнообразие как хорошего, так и плохого, — отшутился Рудный.
— Ой, Константин Палыч!
— В кустики?
— Позор!
Саша вонзился взглядом в Рудного.
— Есть же какие-то критерии? Должны быть.
— А ты определи. С цитатами из Бэкона, Дидро, Маркса и Чернышевского.
За что они с Олегом невзлюбили друг друга?
— Могу и без цитат.
Прежде Сашки Женя сообщил великое открытие:
— Человек, не знающий дурных побуждений! Вот наша Агния…
— Дурак! Простите!.. — Агния даже взвизгнула. — Что я — кукла?
Вступились за нее Олег и Глаша:
— Только истукан не знает дурных побуждений!
— Думающая машина? Или ангел божий?
Соколова рассмеялась.
— Вот она, загвоздочка, Женя! Моя внучка впервые увидела Уланову и сказала: «Ей легко, конечно, — гений». Смешно? Мы с вами знаем, сколько труда за этой легкостью. Танцевать, как Уланова, будет только Уланова, но вообще танцевать может выучиться каждый. Любить людей, развить в себе человечность тоже может каждый. Один — больше, другой — меньше. Звать к освоению этой нелегкой профессии человека на земле, увлекать ею каждого и есть наше с вами дело. Вспомните-ка Сашину любимую цитату о «естественной атмосфере человека».
Помолчали. Рудный тихо сел рядом с Соколовой.
— Так що ж воно такэ: хороший человек? Пусть каждый определит по-своему — можно, дорогой шеф? — Он повернулся к Саше. — Ваше слово, товарищ маузер.