«Совесть. Это говорил Глеб», — подумала Алена. И в ту минуту показалось, что Дуня и вправду еще выправится. Все на разборе спектакля сказали ей добрые слова. Рудный проводил почти до дому.
Разговаривал он весело, но Алена видела, что глаза у него старые.
— Уткнулись в свое личное со свойственной вам страстью. Нужно оторваться от себя, приподняться, оглянуться вокруг. И под ноги надо смотреть — без конца скользите, а я нервный. — Рудный шутил мимоходом, как Глеб. — Во-первых и в-главных — вокруг много интересного. Для актрисы особенно. Во-вторых, увидеть себя, свое в соотношении с миром — ух, как полезно! Вроде отрезвляющего душа.
Алена чуть не упала. Рудный поддержал ее.
— Вы всегда так ходите?
Она ответила сердито:
— Одна никогда не падаю. А когда разговариваю… Почему вы считаете, что уткнулась?
— Не педагогические это поучения, а крик души, Лена. Миллион горчайших заблуждений, синяков, шишек… и даже раны, представьте. Обидно, если это никому не поможет! Давайте рассуждать, как посторонние люди. Пока, подчеркиваю: пока! Дуня не новый рекорд в достижениях актрисы Строгановой. Куда-то делись прелестные качества этой актрисы — жизнерадостность, глубокий интерес к людям. Все это необходимо Дуне. Важно не выплескиваться, воспитать самообладание, сдержанность. Мать честная, смотрите же под ноги! Нет, стойте. Взгляните-ка!
Солнце на минуту прорвалось сквозь тучи, переплетение черно-белых ветвей, как вышивка, засверкало на сером небе.
— Люблю солнце зимой. Сколько его в Сибири!.. Буду приезжать на постановки в ваш Алтайский молодежный за солнцем. Дальше не пойду — некогда. Еще одно только. Скажем образно: берегите огонь своей жизни. Вы весьма пылкое, неуравновешенное создание. На ногах даже нетвердо стоите. Это не правило, конечно, однако… То, что не исчерпано до дна, живет в душе богатством человека и актера. А что исчерпано — исчерпано. Иногда оставляет дурной осадок. Гасит этот самый огонь нашей жизни… В каком ухе звенит?
— В левом.
— Ну, смотрите, если не исполнится! — У Рудного помолодели глаза. — Бегу: свидание с дочкой — опоздание не прощается! Дуню вы еще сыграете так, что небу жарко… — Уже на ходу помахал рукой.
Все старались ободрить ее.
Только Сашка… Вчера после спектакля хотелось умереть, заболеть, чтоб хоть месяц проваляться без сознания. Он всю дорогу молчал, заботливо вел под руку, а только вошли в свою комнату:
— Ты все-таки сама виновата — Дуня-то…
— Оставь меня! — крикнула Алена.
— Тише! Спят за стеной дети, старуха… — Это значило: «Ты опять ни о ком не думаешь, эгоистка».
Алена сцепила руки, крепко зажмурила глаза.
— Молчи.
— Ну, знаешь!.. Вот это тебе и мешает…
— Замолчи, или я уйду! — Душили уже не рыдания, а злость.
— Что?!.
Не так хотелось уйти, как сделать ему больно.
— Уйду к девчонкам.
Сашка вздрогнул, выпрямился, лицо почернело, глаза ненавидели ее:
— От мужа уходят раз и навсегда.
Будто разъяренные муравьи заметались в голове, жалили, жгли.
— И не собираюсь возвращаться! — Алена рванула брошенную на кровать косынку, кинулась к двери.
— Не сходи с ума!
Сашка сзади притиснул ее локти к телу, обхватил, поднял Алену, будто куклу, и переставил дальше от двери, загораживая собой узкий проход между кроватями.
— Пусти… — Если бы она могла от него вырваться. Дышать нельзя в таком злом воздухе. — Пусти!
— Перестань. Так нельзя…
— Пусти меня.
— Подожди до утра. Мы оба сейчас… Ведь не поправишь.
— Не поправишь!