— Такого друга у меня не было и не будет. А я предала…
— Ты же полюбила Сашу? — возразила Агния, растерянная.
— Ну и что? Ты любишь Арпада, со всеми дружишь. А я? Непременно напишу ему, что виновата и что он…
— Не надо, Аленка.
— Чего ты испугалась? Я еще и адреса не узнала.
И вот он перед ней. Широко раскрыты глаза с солнечной искрой, мягкие губы чуть вздрагивают, резкие чужие морщины у рта — такое родное лицо. Не отвести глаз, не отнять рук от его мягких, горячих даже на морозе. Сколько времени они стоят так?
— Ты в Москве… почему?
— А ты?.. Надолго?
— Сегодня улечу.
— Когда?
— Семь двадцать.
— Ой!.. А сейчас?
— В министерство.
— Я провожу тебя. Недалеко? Пойдем пешком… Не очень далеко?
Его рука греет сквозь пальто, идти легко, будто ничего не весишь. Только не зареветь!
— Опять на Тихий океан? Надолго?
— Трудно сказать. А ты? Как ваш театр?
— Тебе хорошо там? Ты так и не объяснил мне, что это за локаторы, локации… А знаешь, я тебе звонила, и ты ответил…
— Да? Был испорчен автомат? Помню. Я ждал.
— Знал, что я?.. Откуда? Автомат не был испорчен. Просто я… Дура! Позвонила только утром.
— А ты-то знала, что я?..
— Нет. Чудо. — Алена засмеялась. — Я ведь завалила Дуню. Отчаянно завалила. Повеситься хотелось. Ты сказал: «Вас слушают», — а я…
— Почему же не отозвалась? Почему?
— Не знаю!
— Эх, ты! Что же с Дуней?
— Немножко выправляется. В общем плохо. А ты…
— Ты в Москве… — Он хотел спросить: «одна», а спросил: — по делам государственной важности или на каникулы?
— Мы приехали… Ой! — Алена остановилась.
— Что?
Должна ведь ждать у подъезда главка. Будут искать… Уже два раза «терялась» за эти дни — всыплют! А, пусть!..
— Ничего. Идем.
— Ты куда-то шла?
— Ничего! Никуда. — Алена засмеялась. — Просто памятник смотрела, — сквозь смех говорила. — Разве не чудо — вдруг в Москве?.. И снег опять… Чудеса у нас… — «Разве Сашка поверит?» — Мы приехали добирать здесь выпускников для нашего театра.
— Получается, значит?
— Еще бы!
Чуть не сорвалась: «Уж Огнев возьмется — держись!»
— А как твои друзья живут? Родители, братишки? Как Саша?
— Хорошо. В общем хорошо. Мы к Глашиной тете ввалились, как из «Доброго часа» ребята. Только тетка — золото и муж… Спим вповалку на полу. А бед на курсе — ужас! Джек полюбил девчонку — милая в общем, а сдуру насплетничала, вроде как предала… — «Предала», повторила себе Алена. Жадно разглядывала лицо Глеба: «Похудел, морщины, а загорелый, будто лето». — Отец Майку заставил написать правду. Все равно влепили «строгача». Больше за хамеж в райкоме, конечно. А Сычев — хоть бы что: ябеда, подлец процветает. Агнюша выходит за Арпада. Валерий отбился от курса. Сами виноваты. Смешные тут названия — тетя Глашина живет на Палихе. Палиха — чудно! И улица — коротышка, домишки, наверное, тысяча восемьсот какого-нибудь года… А я отсюда домой на остаток дней… — Перескакивала без связи с одного на другое, то о целине и «Цветочном», то о провале с Дуней, о художнике и умирающем строителе и опять про Агнию и Арпада, про свой кружок, Соколову… Куда идет, по каким улицам — ничего не видела, шла за широко раскрытыми глазами, подчинялась его руке. — Разлуку, говорят, перебрасывают? А зачем? Чушь! Взяли у нас Корнева — новый влип в нашу кашу, растерялся… — «Почему сузились, тускнеют его глаза, рот сжался?» — Ты что?
— Вот… Министерство.
Алена вскрикнула:
— Уже?
Глеб, как прежде, взял за руки, как прежде, смотрел глубоко, глубже глаз. Только бы не отрываться.
— Если тебе захочется… или нужно что-нибудь… Записать адрес? Зайдем в подъезд — снег…
В углу у двери Алена стала спиной к свету. Глеб, хмурясь, будто с трудом, вытащил из-за борта шинели синюю книжечку, начал писать.
Сейчас он уйдет — и всё. Больше чуда не будет. Уйдет — и всё. Надо сказать… Книжечка перекосилась, расплылась рука с карандашом — надо молчать.
Глеб вырвал страничку. Алена взяла, старательно сложила. Он взглянул на часы.
— Провожу я тебя. Успею. Ты же не знаешь Москву. Тебе куда?
Алена мотала головой — не надо!
— Нет, не могу. Я еще не сказал тебе…
— И я!
— А если… Подожди меня — ты можешь? Не спешишь?
Она кивнула. Глеб так хорошо засмеялся:
— Я недолго. Посиди здесь. Ну, что, как наказанная, в углу!
* * *Так много нужно сказать! А как? Говорится все не то. Алена вслушивалась в слова незнакомой песни — голосов нет, а очень музыкальные дядьки — и вдруг, как в сон, провалилась в свое мученье.