Хлопали зрители, хлопали артисты, и ни тем, ни другим не хотелось расставаться.
Глава пятнадцатая. Люди, дороги, раздумья
Солнце уже поднялось, и ночной холод словно растворился в косых его лучах. Впереди — и справа и слева, сколько видно глазу — расстилались поля, поля, поля.
Гудрон кончился, теперь они ехали по «профилю» будущего шоссе. Маленький автобус — собственность местной филармонии — дребезжал, на выбоинах с грохотом и лязгом подпрыгивал, и все хватались за что попало, чтоб удержаться на своих местах. А Женя, кроме того, боролся с чемоданами, лежавшими рядом с ним на заднем сиденье. От тряски чемоданы медленно надвигались, а на ухабах с рыком, как злые псы, кидались на Женю.
— Ну и сибирские просторы, обалдеть! — в исступленном восторге и недоумении, глядя в окно, выкрикивал Женя.
— Неужели в твоем поэтическом лексиконе других слов нет?
— Слов? Да у меня, может, целая поэма рождается! — подпрыгнув на ухабе, ответил Женя.
— Когда обнародуешь?
— После сорокового.
— О-о-о!.. — разочарованно протянули девушки: сегодня предстоял хоть и юбилейный, но еще только двадцатый концерт.
Только двадцатый! А кажется, так давно был тот, первый, когда от страха и волнения мутилось в голове.
Двадцатый! И все равно каждое выступление — будь оно двадцатым или сороковым — будет напряженными волнующим.
Надо работать «старательно и красиво». Эту заповедь внушали студентам с первых же занятий. Но чтобы работа стала красивой, старание и усилия не должны пить видны. Все должно делаться точно и будто бы без труда — свободно, легко. А каким трудом дается эта легкость и свобода! Сколько воли и напряженного внимания требует каждое выступление! И каждое приносит необыкновенные, ошеломляющие открытия.
Очень вредно сосредоточиваться на самом себе, надо жить для партнера — этот мудрый совет Станиславского Алена поняла по-настоящему, только отступив от него и пережив первые собственные неудачи. Еще она поняла, что нельзя слишком радоваться успеху, но нельзя и слишком огорчаться неудачами. Об этом же предостерегал великий французский актер Тальма: «Не опьяняетесь рукоплесканиями, не приходите в отчаяние от свистков». Много известных истин открывали для себя заново Алена и ее товарищи, но, быть может, в их открытиях было и новое, никем не открытое прежде.
Казалось, опыт накапливается с каждым днем, и появляется уверенность в собственных силах. Но разве так просто привыкнуть к настоящему зрителю? Не к экзаменационной или просмотровой комиссии, которая не вмешается в действие громким замечанием, не прервет смехом или аплодисментами, а к живому, отзывчивому, горячему зрителю, участнику спектакля. Иной раз так повернет он тебя, что собьешься с дороги и с ужасом чувствуешь, что ничего ты еще не знаешь и ничего не умеешь.
Что ни день — неожиданности. Каждый раз приходилось осваивать новую сценическую площадку. В настоящих залах клубов и Домов культуры они выступали три раза. Гораздо чаще им приходилось осваивать огромные зернохранилища, ожидающие урожая, мастерские МТС, навесы над токами и не ограниченные залы под небом, среди пшеничных и кукурузных полей, под жарким сибирским солнцем, на полевых станах.
Научились играть без занавеса, на шатких свежесколоченных подмостках и на «пятачке» — платформе пятитонок. Мгновенно перестраивали мизансцены, если вместо двух оказывался всего один выход на сцену. Терпели тучей налетавших комаров.
Случалось и другое: у Олега в чемодане растаял вазелин и испортил его «концертный» костюм. Женя потерял усы, Зина в танце сломала каблук, Джек опоздал на выход.
Каждый день обсуждали прошедший концерт, что-то репетировали, выправляли. От усталости и треволнений, от зноя и ветра похудели и почернели. Только Женя сохранил обычные габариты. «Жир на нем особенной плотности, — уверяла Глаша, — ничто его не берет».
Сотни километров проехали они в поездах, грузовиках, автобусах и вездеходах всех мастей, чего только не испытали в дорогах, сколько синяков и шишек набили на ухабах. Ночевали в домах, вагончиках, палатках и просто под звездным небом.
Позади автобуса так густо клубилась пыль, что не было никакой надежды разглядеть село, из которого только что выехали. А впереди двигалось новое грязно-бурое облако, оставляя за собой длинный, развевающийся хвост. Автобус нагонял его, и вот уже сквозь щели струйками просачивалась пыль.