— Мне бы Галину Давыдову, — раздалось чуть громче. Алене показалось, что это голос рыжего комбайнера.
— Меня? — настороженно спросила она. — Я вас не вижу впотьмах.
Под ноги плеснулся луч карманного фонарика.
— Подождите, — сказала она своим и осторожно пошла на свет фонарика.
— Пусть не ждут. Бояться нечего. Я провожу, — мягко, с оттенком угрозы потребовал рыжий.
— Чего это мне бояться? — с вызовом ответила Алена, ощущая легкую оторопь от необходимости остаться в потемках один на один с этим чудом, но бодренько бросила своим: — Не ждите меня, ребята.
— А как же ты? — донеслись голоса Глаши и Олега.
— Меня проводят, — не очень уверенно сказала Алена.
— Обо мне слышали? — спросил рыжий.
— Еще бы! — ответила Алена, стараясь придать себе храбрости. — Над всем поселком висел ваш мат, когда мы приехали.
Парень вздернулся, будто его кольнуло.
— Так он же, паразит, что делает! «Техника отремонтирована досрочно, с перевыполнением!» А что комбайн станет на первом заезде — виноват комбайнер. Что хлеб пропадет, его, ремонтника, хата с краю, а уж человека подвести — ему вообще раз плюнуть, с полным удовольствием! Сколотил себе тут шарагу… Всех разогнать к… такой-то матери! — Потом вдруг оборвал себя и сказал мягко, будто извиняясь: — Не об нем у меня разговор. Только я не дебошир, а его еще и не так надо…
— Ругаться безобразно, когда кругом народ… и дети тут же… — нравоучительным тоном начала Алена.
— Все-то меня учат, — сказал он сокрушенно. — А только и я не дурак. — Подлости не терплю! — И спросил неожиданно: — Замужем?
Алена растерялась.
— Нет.
— За меня пошли бы?
— Нет. — И чтобы надежнее защититься, сказала: — У меня жених…
— Отобью, — не то шутя, не то всерьез повторил он слова Алеши из «Доброго часа» и засмеялся.
Алена тоже засмеялась, и страх растаял:
— Ну, мне пора. И вам вставать рано, — сказала она.
— А по мне хоть и вовсе не спать. Кто жених? — строго спросил парень.
— А вам зачем?
— Любопытный.
— Любопытство — порок, — поддразнивая, отбивалась Алена.
— Знаю. Я свое получил через этот порок.
— Как так? — вырвалось у нее.
— А вам зачем?
— Любопытная.
— «Любопытство — порок».
— Для меня не порок — такая уж профессия! — нашлась Алена.
Неожиданный собеседник оживился.
— Погуляем? Расскажу.
Она не знала, что и ответить.
— Боюсь, беспокоиться станут…
— Жених?
— Да его здесь нет.
— Так им скажут, что со мной беспокоиться не о чем, — сказал парень веско и спросил настойчивее: — Погуляем?
— Ну… недолго…
Они пошли по дорожке рядом. Изредка парень предупреждал: «Тихонько — спуск», «Тихонько — кочка» — и подсвечивал фонариком.
— Ну, что же вы не рассказываете? — спросила она.
Он словно отмахнулся:
— Неинтересно.
— Мне все интересно, — она почувствовала неловкость, даже беспокойство.
— Велосипедами интересовался, — сердито сказал парень. — Спрятался в универмаге, ночью стал кататься. Забрали.
— Как глупо! — удивилась Алена.
— Для тринадцати лет — не так уж.
— Нет, глупо, что забрали, ведь совсем мальчишку!
— Девятый привод был у «мальчишки».
— За что?
— За любопытство. — Он явно старался закрыть эту тему.
— Нет уж, расскажите.
— Да неохота!
Алена остановилась:
— Тогда проводите к нашим.
Он тоже остановился. Помолчали.
— Елена Строганова — так? Не ошибся?
— Ну?
— Елена Строганова, зачем вам надо мной силу-то показывать? Приберегите для жениха.
— У меня хватит. Ну, ладно. — И она решительно повернула на редкие огни поселка.
— Подождите! — Он осторожно взял ее за руку у запястья очень горячей, жесткой рукой. — Вы даже и вообразить не можете, до чего вы мне нравитесь, — сказал он опять почти словами из пьесы Розова.
И она ответила словами Гали:
— Мне пора.
Он крепче сжал ее руку.
— Тут недалечко… гривка есть. Посидим. Расскажу, про себя расскажу.
Алена отняла руку.
Они прошли еще метров сто, поднялись на невысокий вал. Пахучий, прохладный ветер задул в лицо. Парень расстелил на траве свой пиджак.
— Садитесь.
— Зачем же костюм пачкать?
— А мне не жалко.
— Мне жалко. — Она подняла пиджак, отряхнула и села, положив его к себе на колени.
— Бережливая, — иронически заметил парень и сел тоже, но не близко.
Почему-то в молчании особенно сильно передавалась его взволнованность, и между ними словно протягивалась какая-то ниточка.