Парк всем понравился: бесконечные пруды, живописные мостики, центральная аллея с пышно разросшимися цветниками, деревья, пронизанные лучами солнца, и, наконец, знаменитый мысок, где гранитные ступени спускаются прямо в море и где, по словам Жени, «вечно дует морской ветер». Но Алена все же не удержалась от замечания по поводу этого скучного, серого, стоячего залива — разве это море?
— Лужа, — поддержала ее Агния. — Вот у нас, в Таллине…
— А река? — вдруг подхватил Саша. — Течет аккуратно, в сделанных берегах, как барышня в корсете. Вот у нас, в Сибири… Попробуй-ка огородить Енисей — он тебе покажет! Весной особенно.
— Думаешь, река спокойная? — в один голос вступились за свою реку Олег и Женя.
— Знаешь, какие наводнения у нас бывают? — добавил гордо Олег. Гибкий, как девушка, высокий мальчик петушился, размахивал не по-мужски легкими руками. — Река историческая! И даже очень опасная! Сколько жертв бывает!
— Что ж хорошего, что тонут? — засмеялась Агния.
— Да! Уж наша Волга-то — вот душевная река! Даже и сравнивать невозможно, — поддела Глаша, но тут она увидела расстроенное лицо Олега, во взгляде ее вдруг появилось какое-то смущение. Взяв его под руку, Глаша заговорила нежно: — Ну, Олежка, чего ты кипишь? Родное каждому милее.
А Женя, шедший впереди, вдруг остановился и сказал с комической торжественностью:
— Во всех концах Советского Союза прекрасны реки, моря и леса! И осень золотит и румянит листву. Но!.. — он указал на высокое раскидистое дерево с яркой желто-красной листвой:
Мне милее этот клен, чем пальма южнокрымская, чем кедр, хоть вечно он зелен, и даже… — лавра римская!— Гениально! Особенно последняя строка!
— Только лавра-то — монастырь, а дерево — лавр!
— И почему римская? Их и в Крыму сколько хочешь!
— Вот ведь как придираются, завистники! — с полной серьезностью заметил Огнев. — У Пушкина — брег, а у Женьки — лавра, там на одну букву меньше здесь — больше — поэтическая вольность! А «римская» — надо же понимать! — масштаб! Международный масштаб!
— Это же экспромт, граждане, экспромт! — весь красный от смущения, защищался Женя.
Любая бессмыслица, удачные и неудачные остроты и шутки в этот день вызывали бурное веселье — казалось, самые большие трудности позади, решающий этап пройден, а впереди пусть не гладкая, но уже завоеванная дорога к театру!
Смех дрожал в груди Алены, и никак было его не удержать. Принята! Принята! Теперь уж нужно так работать, чтобы добиться настоящих ролей. Комиссара из «Оптимистической трагедии» — одна против всех: «Именем пролетарской революции…» Хорошие, красивые слова, смелые поступки. Или трагические роли — это тоже прекрасно. Другую Ларису — Бесприданницу будет она играть. «Вещь? Я — вещь?..» — сквозь переполнявший ее смех Алена ощутила на мгновение беспомощную, смертную тоску раздавленного человека, и это, как ни странно, сделало ее еще счастливее — играть, скорее играть! Она не слышала, что сказал Женя, но все засмеялись, и она засмеялась, как бывало в детстве.
Лиля держалась чуть в стороне от остальных, помахивала темно-красной веточкой, сорванной для нее Огневым, и смотрела отсутствующим взглядом. А интересно, что она хочет играть? Алена подошла, взяла ее за руку.
— Хорошее у тебя имя — Лилия. Нежное такое, — сказала она, чтоб завязать разговор.
Лиля посмотрела на нее с легким недоумением.
— А мне вовсе не нравится, — она чуть дернула одним плечом и прищурилась. — Имя должно подходить к человеку. А мне оно как чужое платье.
— Ну, что ты! — Алена оглядела высокую, очень тонкую, несколько угловатую и плоскую, как у подростка, фигурку с толстыми, пшеничного цвета косами, загорелое лицо, узкое, нежное, отмеченное черной родинкой на левом виске, заглянула в глаза, немного раскосые, с тяжелыми веками и густыми стрельчатыми ресницами — ох, какие глаза! — и сказала уверенно: — Тебе удивительно подходит.
Лиля засмеялась:
— Меня бы назвать Акулей, Пашей — попроще. А то все твердят: Лилия, Лилия, какое имя! Нехорошо мне от него. Лиля, Лика — еще куда ни шло.
— Да брось ты! — Алена вспомнила, что Лиля не принимала участия в разговоре, когда все хвалились прелестью родных углов, почему-то подумала о ее ненаписанных открытках.
— А ты откуда сама-то?
— Я? — Лиля удивленно пожала плечами. — Не знаю. — И, видимо, желая перевести разговор, обращаясь ко всем, сказала: — А я-то на конкурсе в самом драматическом месте косой зацепила Сашину пуговицу. Чуть не фыркнула, а он хоть бы что!
И опять стали вспоминать экзамен. Алена, по крайней мере в десятый раз, изображала, как у нее «во весь рост поднялись волосы». Олег, тоже не впервые, рассказал, как ему пришлось закуривать и он «дико раскашлялся», потому что вообще не курит.