— Боярин, всех татей положили, никто не ушёл, все туточки упокоились.
— Сава, не трещи, как девка на сеновале, а доложи, как подобает, сколько и чего.
— Так я и говорю: десяток — кого стрелами, кого девки на ямы заманили, а двоих топорами посекли.
— А у нас?
— Ерёму порезами, совсем плох, да Стешка оступилась, вместе с татем в яму угодила на колья — нету девки.
Мужики стянули шапки, щека Антипа дёрнулась, но, совладав с собой, он продолжил.
— Что-то мало: ладья, чай, не речная, десятком на ней не управишься.
— Так сколько вылезло — все тут, мальчишки счёт вели: никто не ушёл.
Со стороны лодки послышались крики и ругань, и вся процессия поспешила туда. Возле кормы три мужика пытались схватить рыжего мальчишку, но после каждой попытки с матюгами отдёргивали руки. Ощетинившись палкой для крепления кормового весла, подросток никого не подпускал к телу кормчего, лежавшего на палубе с торчавшей из груди сулицей.
Чего шумите, народ? — Боголюб продвинулся поближе.
— Так вон, зверёныш, дерётся. Сава, пульни-ка стрелой в разбойника.
— Подожди, дайте я взгляну, кто тут вас обижает.
Растолкав мужиков, старик с интересом посмотрел на парня. Чуть согнутые колени, взгляд не бегает, но внимательно контролирует каждое движение мужиков, конец палки на уровне глаз, лишь чуть заметно перемещается в сторону любого движения, левая рука чуть согнута — хоть сейчас на неё щит вешай.
— Ты, волчонок, не ершись; коль разумеешь, ответь, а если на латыни глаголешь, и таких сыщем.
— Разумею и латынь знаю, но поганый ромейский язык слух режет.
Вперёд выскочил плюгавенький мужичок Микита и затараторил:
— Так вот, боярин, рассуди по правде: я татя на копьё взял, так что на нём моя добыча, пусть зверёныш посторонится.
Лицо юноши налилось кровью, и он недобро улыбнулся.
Старик поднял руку и встал между ними.
— Коли сродственник он тебе, окажи почтение, оплачь — не тронет тебя никто: чай, люди, а не звери.
Недоверчиво покосившись, парень отбросил палку и опустился на колени над мёртвым телом, руки которого были прикованы цепью к кормовой уключине. Мужик дёрнулся было к нему, но Боголюб, поймав его за рукав, остановил.
— Пусть отрок отца оплачет — невелика с невольника твоя прибыль будет, а ты иди на берег и с моей доли, взамен этих, — он кивнул на парня и тело кормчего, — возьми, на что глаз положится, с прибытком, скажи, я велел.
Важной походкой Микита пошёл на берег, уводя свою компанию, остальные отошли в сторону, оставив старика наедине с подростком. Поправив левой рукой меч (правый рукав болтался пустой), Боголюб подошёл к телу и резким движением выдернул сулицу — парень дёрнулся, но, увидев, что старик отставил копьё в сторону, вновь склонился над отцом.
— Ты, отрок, язык ведаешь, да не родной он тебе. С каких мест будешь, какой крови?
— Скотленд я, коли ведаешь о таком народе, Гриогаром наречённый, из клана Макгрегоры кровь свою веду.
— Это откуда народ такой?
— С моря Северного, с островов.
— Как же тебя с этих островов на земли наши занесло, или отец с судьбой смирился, коль цепи на жизнь твою обменивал?
Парень вскочил, но под пристальным взглядом опустил голову и склонился над отцом.
— Подло предали нас, отец пошёл на унижение, чтобы я смог проклятому роду Кэмпбеллов воздать по заслугам и род сохранить, кой на мне окончиться может.
— Ну что замолчал, рассказывай, а я послушаю, да решение приму — по заслугам вашим.