— Направо, — сказал он остальным. — Здесь будет наше место. — Даже некоторые из оборванцев-вещателей остановились, когда он подошёл, хотя Ульдиссиан был уверен, что это из-за его бледного вида, и только. Одному он вежливо кивнул, на что тот в ответ только фыркнул.
Эдиремы заняли позицию, которую Ульдиссиан назначил им заранее. Несколько человек, Серентия в том числе, встали с ним, тогда как остальные стали его первоначальной публикой. Последний трюк Ульдиссиан усвоил по Торадже, где некоторые проповедники выдавали своих пособников за «обращённых», чтобы жители лучше интересовались тем, что это там привлекло «толпу». Он не считал это мошенничеством; в конце концов, эдиремы были истинными верующими, которые присоединились к нему благодаря его предыдущим речам.
Один или двое местных подтянулись ближе ещё до того, как он успел прочистить горло, без сомнения, заинтересованные только его иноземным происхождением. Это вполне устраивало Ульдиссиана. Томо и его двоюродный брат вели себя точно так же в своём городе, да и многие другие.
— Меня зовут Ульдиссиан, — начал он голосом, усиленным при помощи способностей. Повсюду головы повернулись в его направлении. Ульдиссиан сохранял голос ровным и дружелюбным — как один человек рассказывает другому. Он знал, что, в его случае, прежде всего он сам, а не его искусство произношения речей привлекало людей. — Я прошу вас только немного послушать.
Ещё несколько хашири подтянулись к нему. Эдиремы, которые играли роль публики, немного сместились, давая местным лучше разглядеть Ульдиссиана. По мере того как всё новые люди прибывали, его последователи отходили назад. Они заговаривали со слушателями, только если им задавали вопросы. Ульдиссиан хотел, чтобы одно его присутствие было причиной, по которой кто-либо принимал решение развивать дар.
Он начал с того, какую простую жизнь он вёл и что он был не известнейшим человеком, чем любой из них. Ещё до того, как Ульдиссиан дошёл до части, где он обнаружил свои силы, — опуская детали про Лилит, — слушающих собралось гораздо больше, чем в его группе, причём всё новые люди постоянно прибывали в зону. Серентия взглянула на него, её улыбка прибавила ему уверенности. Хашир обещал стать второй Партой — местом, полным приятия, где не было страха и ненависти.
Не таким, как его утраченный Серам.
Толпа на рынке была в основном его. Ульдиссиан взирал на лица — многие из них явно были готовы познать дар, скрытый внутри них. Бегло осмотрев толпу, он не обнаружил ни враждебности, ни вероломства. Он ожидал увидеть по крайней мере одного служителя Триединого среди своих слушателей, но не мог найти ни одного. Быть может, подумал он, они зашились в своём храме и готовятся к битве.
Если так, то они довольно скоро дождутся её начала.
Практически всякая другая деятельность на рынке прекратилась. Остальные проповедники давно умолкли, как минимум один из них примкнул к публике Ульдиссиана, и его лицо выражало такой же восторг, как лица некоторых других.
Приблизившись к завершению своей речи, Ульдиссиан создал сияющий свет. Толпа ахнула. Он рассеял свет, но смысл был ясен. То, о чём он говорил, не было ни фантазией, ни жульничеством. Да, это была магия, но, как отмечал он сейчас, магия, доступная каждому, если только они узрят.
Городские стражники, которые патрулировали рынок, когда он только сюда прибыл, теперь стояли по краям. Они наблюдали за действом с напускным безразличием, но Ульдиссиан отметил среди них пару людей, ловящих каждое его слово. Остальные просто выполняли свои служебные обязанности, и Ульдиссиан не видел в них угрозы. Он продолжал следить, не появилось ли Триединое, но его всё не было.
Наконец он закончил, предлагая, как всегда, показать любому желающему, каков их потенциал. Как и ожидалось, произошло недолгое колебание, а потом первая храбрая душа — молодая девушка, лицо которой было наполовину прикрыто вуалью, — вышла вперёд. Ульдиссиан повторил те же шаги, которые предпринимал со своими обращёнными в Парте и Торадже, и был ничуть не удивлён, когда девушка испустила вздох восхищения и мгновенного понимания.
Её реакция побудила толпу податься вперёд. Эдиремы, стоящие вместе с Ульдиссианом, зашевелились, чтобы создать некоторый порядок. Даже после этого он наблюдал внезапное море протянутых рук — каждый слушатель хотел быть следующим.
«Они все представляют это по-разному, — подумал Ульдиссиан, выбирая одного. — Но они все увидят одно и то же, когда пробудятся. Никто тогда не смотрит на это так, как на способ заполучить преимущество по сравнению с остальными». Он думал об этом не единожды. Было ли так, потому что он был посланником? Если бы им был кто-нибудь, подобный Малику, то стали ли бы эдиремы силой, которая по доброй воле приняла зло храма?