И к ним я хочу. Всюду хочу, где меня нет.
Вот я уже и привык к неторопливому речному плаванию. В тайне от капитана жду приключений, но приключений пока никаких.
Кто идёт нам навстречу?
Ползёт буксир-плотовоз по имени «Плотник». Видно, каких усилий стоит ему это едва заметное движение.
Идёт экскурсионный лайнер «Марина Раскова», трёхпалубный, снежно-белый. Идёт он бойко, деловито, слегка высокомерный в своей праздности, немного усталый от всеобщего почтения и похвал.
Пыхтят старые колёсные пароходы, тащатся вслед за буксирами послушные лихтеры, скользят плоские нефтеналивные суда.
И нас и их неудержимо влечёт взглянуть друг на друга, прикоснуться взглядом к тайнам чужого корабельного быта. А быт всюду прочный, устойчивый — ещё бы! Речник уходит ранней весной в плаванье и так до самого снега и не бывает дома. На судне теперь у него дом: тут и работа, и хозяйство, и отдых, и развлечения.
Как мы живём? Пожалуйста, смотрите. Как все. Один матрос поливает из шланга крышки трюмов. Другой на корме, раздевшись до пояса, выжимает двухпудовую гирю. Повариха в камбузе жарит котлеты.
— У нас что, — говорит Александр Иванович, — мы живём с комфортом, а вот шлюзовались мы однажды с одной баржей, там жил шкипер с семьёй, — двое детей у него, пелёнки сушатся, сковорода скворчит, а по угольным кучам — они уголь везли — бродят два поросёнка, чумазые, чёрные…
В черте Костромы капитан вдруг взял бинокль.
— Что там за точка: человек не человек, бревно не бревно…
Подходим ближе. Оказывается — пловец. Это ж надо — такое движение, суда идут караванами, «метеоры» летают, а он взялся переплывать Волгу в этаком широченном месте! Вот вам и приключение.
Мы шли прямо на пловца. Герман Иванович ругался, уже готов был погасить скорость, но капитан что-то прикинул, сказал:
— Не сбавляй. Успевает.
Мы прошли от пловца в нескольких метрах. Он закачался на наших волнах. Лицо, которое он ритмично оборачивал к нам, было спокойно, сосредоточенно. Мне показалось, что капитан посмотрел на него с благодушным одобрением.
Было ещё несколько минут тишины, и вдруг наверху загрохотало, завизжало железо. По железнодорожному мосту пронёсся грузовой состав. Теплоход медленно приближался к проходу.
Я спросил:
— А не бывает у вас, Александр Иванович, тоски по скорости?
— Что, медленно живём? — усмехнулся он. — Ничего… Это только так кажется. Вот пронёсся грузовой поезд — грохот, пыль, искры из глаз! А что он везёт? Тысячу тонн угля. А мы в свои трюмы принимаем пять таких поездов. Так что неизвестно, кто больше успевает…
«Волго-Дон» — судно современное, мощное, с избытком оснащённое техникой, автоматикой, всякими приборами. Вот, например, стоит рулевой на мостике, а ему подчиняются двигатели, спрятанные глубоко внизу. Это — дистанционное управление. Слева и справа от рулевого две рукоятки. Их можно поставить на любое из нужных делений: самый полный, полный, средний, малый, самый малый и стоп. Любая команда будет тотчас выполнена двумя двигателями в машинном отделении.
Как-то капитан повёл меня с собою «в машину». Боже, какой грохот на нас навалился! Вот вам — тишина и покой. Капитан с мотористом жестикулировали, кричали, кивали друг другу. Раз кивали — значит, был полный порядок. Потом, не скрывая гордости, показали мне двигатели. Каждый — мощностью в 900 лошадиных сил.
Александр Иванович каждый прибор, каждую железку в «машине» осмотрел и потрогал. Потому что он на судне не только капитан, но и старший механик.
Наверху тишина, вечер. Только что опустилось солнце. Впереди посреди реки — бледная цепочка уходящих вдаль огней. Штурман Геннадий Иванович перекладывает рукоятку на «стоп». Мы встаём на рейде и ждём шлюзования.
Наконец раздаётся голос диспетчера шлюза:
— «Волго-Дон», сколько у вас осадка?
Штурман берёт переговорную трубку.
— Три двадцать.
— Ясно. Будете шлюзоваться одни. В камере воды не хватает.
Я уже понимаю, что это значит: воды не хватает. Каждый день я только и слышу кругом: воды не хватает, мало воды.
А воды кругом — хоть залейся! Волга растеклась широко. Но лето стоит жаркое, где-то за сотни километров отсюда пересохли ручьи, мельче стали реки, и вот наше тяжёлое судно это первым чувствует. Кругом его подстерегает большая опасность — мель.
Ярче стали береговые огни. Судно подходит к шлюзу. Мы стоим на крыле мостика и «болеем» за штурмана. Судите сами: ширина шлюза 18 метров, а ширина нашего «Волго-Дона» — 17. Штурман должен как бы вдеть нитку в игольное ушко.
Нервная дрожь сотрясает всё судно, ревут двигатели. Но вот они умолкают. Сверху хорошо видно, как мощное веретенообразное тело «Волго-Дона» медленно вползает в камеру. Между высокой стенкой и бортом остаётся едва заметный зазор.
А с башни за нами следит диспетчер.
Матросы стоят со швартовыми наготове. Рядом со мной спокойный, добродушный, как всегда, капитан.
Нос теплохода застывает у передних ворот. Задние закрываются. Мы, прикованные стальными тросами к стенке, остаёмся одни в глубоком сыром ущелье. Через передние ворота сочится вода. Это водохранилище рвётся к нам в нетерпенье.
Команды штурмана глубоко разносятся по камере. А откуда-то сверху вмешивается голос диспетчера:
— «Волго-Дон», получите почту, газеты!
Внизу всё начинает бурлить, покрывается клочьями пены. Вода пущена. Мы начинаем двигаться по вертикали.
Всё ближе и ближе верхний край стенки. Вот уже видны деревья, строения, фонари. Вровень с мостиком появляется надпись масляной краской: «Привет команде теплохода «Волго-Балт» № 23 от команды «Актюбинска». А выше — «Витя любит Лену».
Ночь. Россыпь береговых огней раскинулась по всему руслу реки, и кажется невозможным отыскать в этой иллюминации огни судового хода. Но нет — огни на месте: за бортом проплывает красный фонарик буя, а вон уже видно белый.
Капитан рядом с рулевым Мишей смотрит в бинокль, потом отходит от окна и склоняется над лоцманской картой. Капитанской вахте положено быть ночью — в самое трудное и опасное для судовождения время. Но и в другие часы я вижу Александра Ивановича на мостике. А что поделаешь, такая профессия. Я читал в Уставе обязанности капитана. Там первый пункт под литерой «а», а последний под «ф» — чуть ли не целый алфавит!
Берега в кромешной тьме — ни одного даже самого слабого огонька не видно. Карандаш капитана скользит по карте вдоль узкой голубой горловины, рядом с надписью «затопленный лес». После создания водохранилищ под водой чего только нет: и лес, и сёла, и русла рек, и даже целые города. Однажды я увидел, что из воды торчит колокольня с крестом на шпиле. Значит, здесь было село, которое с рождением водохранилища ушло под воду. Нужно быть внимательным, того и гляди на что-нибудь напорешься.
Капитан то и дело что-то подсказывает рулевому, а иногда подходит и легонько подталкивает рукоятку управления.
И вдруг — всё впереди заволакивается белой пеленой. Ну как будто кто-то перед нами вешает мокрую простыню. Рулевой, пытаясь разглядеть обстановку, открывает окно. Капитан на короткий миг включает прожектор. В снопе света видно, как закручиваются, плывут над рекой клубы тумана.
— Ну, — говорит Александр Иванович, — кажется, попали.
Я и так вижу, что попали.
Он сбавляет скорость и включает локатор. Рулевой даёт несколько протяжных гудков.
Я приникаю к окну — впереди хоть глаз выколи. Капитан говорит в переговорную трубку:
— Вниманию судов, идущих сверху. «Волго-Дон» прошёл триста сороковой буй. Движемся в тумане, видимость сто метров. Будьте осторожны.
Из громкоговорителя откликается голос:
— Понял, Александр Иванович, вас понял…
— Иван Павлович? Доброго здоровья! Далеко вы от нас?