– Можете мне довериться, – проговорил тот, – я открою вам совершеннейшую тайну.
– Военную?
– Э…, кстати, как вы считаете, почему тайну называют военной?
– Секретов военных, наверно, много содержит.
– Нет. Тайна называется военной потому, что её не знают даже настоящие военные, – генеральскому самодовольству не было границ.
– Но зачем она мне?
– Чтобы и вы тоже могли её кому-нибудь когда-нибудь с пользой открыть, – умно констатировал собеседник.
– Но ведь тайна, – сбивчиво начал молодой человек.
– Знаю, но это особая тайна. Если вы откроете её другому человеку, то для вас она перестанет существовать как тайна.
– Естественно, о ней будут знать уже двое, а это утечка.
– Не совсем так, – возразил генерал, слегка прищёлкнув двумя пальцами руки (видать, благонадёжности ради, чёрная клипса не имела никакого отношения к его ведомству), – о ней, как о тайне, будет знать только тот, кому вы её расскажите. Самому же придётся забыть всё, что с этим было связано, целиком и полностью, подобно тому, как и я ничего не вспомню, поведав вам о сущности подноготной. Дважды воспользоваться серьёзной тайной никак непозволительно, подобно одноразовому шприцу, чтобы сохранить полную и секретную суть материала без смертельного вируса измены.
– Но всё это более чем странно.
– Вот именно, молодой человек. Эта тайна тоже очень странная. Я долго пытался нести её самостоятельно, предпринимал всевозможные потуги проследить за ходом её многообещающего развития, искал утилитарное обоснование, чтобы тайное сделать явью, но, увы, безуспешно. Судьба не благоприятствовала пылкому старателю, и истинное предназначение тайны пока остаётся без своего нужного решения.
– А я?
– Вы, несомненно, сможете основательно продвинуться на пути к истине, если до нужной поры никому не станете рассказывать о сущности тайны.
– Но это может быть сопряжено с большим риском?
– Не исключено, но, как видите, я жив и здоров, – Николай Ильич провёл рукой по разгульной лысине и тронул себя за кончик мясистого носа. – Не дождутся.
Константин Нестерович на оттяжку задумался, оценивая степень полезного здоровья и вероятное количество удачливо сделанных в армейской поликлинике прививок живого генерала. Отчётливого ответа на рулеточный вопрос, являлось ли глобальное облысение генеральской головы их следствием, или напряжённый ратный труд не позволял безрасчёсочно буйствовать волосяной поросли под высоченной тулью форменной фуражки, он не находил. Однако, ощущая здоровущее нетерпение собеседника скорейшим образом вручить важную информацию из одних рук в другие, молодой человек вскоре согласился на получение обещанной тайны в своё целиковое распоряжение и приготовился к неповторимому ритуалу такой бэкграундной передачи. Оставалось лишь верить в искренность военного министра.
Собственно, ему не стали ничего разжёвывать или внушать, точнее, излагать какую-либо заворотистую концепцию обещанной тайны, а подарили всего лишь одну фразу, показавшуюся Константину Нестеровичу скорее давно слышанной им догмой, нежели предначертанием большого будущего. Она вполне могла выступить застрельщиком того неслыханного и головокружительного продолжения бытия, которое должно было бы ожидать дельного владельца загадочного овладения в случае благополучного разгадывания сущности сказанного. Но прежде кадровый военный позволил себе некоторые материалистические вольности.
– Вот, скажите, уважаемый, куда дует ветер? – переносясь в область специальных знаний, поинтересовался Николай Ильич.
Константин Нестерович начал быстро вспоминать физическую географию и такую её научно-прикладную область, как метеорология. Кажется, подобное ветродуйство было связано с разностью атмосферных давлений, то есть, когда ветер движется с ускорением от зоны высокого в зону с низким давлением…
– Ветер дует на огонь, всегда, – императивно сказал умный генерал. – Где горит ярче, там и ветер покрепче. Вы жаждете перемен?