Третий, и на сей раз, видимо, опять от троицы, вздох всего этого нагромождения предметов мог оказаться воистину роковым. Произошёл он уже далеко от берега и потребовал от Константина Нестеровича огромной собранности и сноровки. Суммарный вздох произвели одновременно чихнувший и тут же заглохший компрессор, хлопок порыва в борту лодки, который, правда, можно было ещё удерживать рукой, – но тогда о спуске не могло быть и речи, – и досадный грудной вздох самого исследователя, который к своему разочарованию обнаружил на поверхности воды ледовое покрытие. На середине озера осень досрочно переходила в зиму.
Вздох следопыта был и по существу, так как ясного объяснения последнему факту он не мог найти ни в прогнозе погоды, который давали обещающие синоптики на декаду, ни в изначальной природе становления самого льда. По данным гидрометцентра выходило внеплановое потепление воздуха, чего не наблюдалось на семь вёрст вокруг. Лёд же просто взбесился, потому что взялся затягивать водную гладь не от берега к середине, как это бывает, а, наоборот, восстановился в первую голову в центре водоёма. Физико-метаморфический вывод, который неминуемо напрашивался, был таков, что в центре озеро выглядело на порядок холоднее, чем у берега. Но после интенсивной работы вёслами, молодой человек находился в столь разгорячённом состоянии, что почувствовать эту разницу не мог до полного остывания, а это в свою очередь было нецелесообразным, так как при лопнувшей лодке остывший спортсмен не мог бы выбраться из воды сухим. Становление неправильного льда Пестиков отнёс к загадке природы и искать ответа на неё не стал: раз холоднее, вот и образовалась ледовая корка. Ко всему прочему, его внимание отвлёк и сам порыв камеры, поскольку только теперь он отметил, что в этом месте имелась давнишняя заплата. То ли это был технический ляпсус при её починке прежним хозяином, то ли простые аборигены заклеивали полученный прокол с помощью местной гуттаперчи бересклета, не рассчитанной на низкие северные температуры. Был ещё, правда, вариант временно залепить дырку пластырем, но его тоже не хватит надолго (минус разрушал всё).
Константин Нестерович повторил свою часть общего вздоха, дополнил его колоритом членораздельных человеческих слов с долгим эхом житейских ругательств и, наложив кусок пластыря на порыв, призадумался. Почему не выдержала заграничная камера? Неужели неудовлетворённая красавица сглазила? А, может, старшему мичману Козлову не вовремя икнулось? В итоге всех этих рассуждений не возникло и особой веры в надёжность заплаты из пластыря. Опускание под воду откладывалось из-за наличия ледяной корки. А пустых бутылок для сооружения очередной дыхательно-поплавковой системы у него не имелось. По всему выходило, что необходимо возвращаться назад не солоно хлебавши.
Но не успел следопыт одним веслом отгрести в сторону берега, придерживая от греха подальше второй рукой прилепленный пластырь, как чуть ни погиб. Из воды, подобно зеркальному перископу океанской субмарины, показалась голова залещинского чуда, которое тут же прицельно заинтересовалось круглой формой резиновой лодки. Возможно, в ежедневном рационе этого чудовища давно отсутствовала здоровая и вкусная пища, потому что наступила нежоркая осень и птицы подались на юг, а может, наоборот, резиновый круг напомнил ему что-то приятное и очень захлёбное. Бывшая камера, умело превращённая в удобное плавсредство, обоснованно привлекла внимание страховидного гиганта, и тот стал, не спеша, приближаться к растерявшемуся лодочнику. Впредь вопрос жизни и смерти висел на очень тонком волоске и решался по-мокрому.
У взволнованного очевидца на полную калитку заработала соображалка. Ситуация вынуждала незадачливого экспериментатора выбирать: быть или не быть (причём без мнимого обогащения), а посему, позабыв о дыре в борту лодки, он налёг на оба весла, отчаянной ручной работой и напряжением всех своих налитых мышц истребляя расстояние до спасительного берега. Из зрительской ложи это означало – только быть!
Да ведь и чудовище не отставало, преуспевая в проворном плавании. Загребало ли оно обеими ногами (рассчитывать на какую-то большую производительность коротких передних лап не приходилось) или подспорьем являлся его мощный хвост с шипами, однако массивное тело животного продвигалось без видимых рывков и волновых всплесков. В разгоне оно не показывало пикового результата, но, высунув раздвоенный язык, шло на сближение. Когда же до берега оставалось метров сорок, преследователь вдруг остановился и, прочертив хвостом на воде строго концентрический круг, нырнул вниз, запузырив место погружения газированной струёю выдыхаемого воздуха.