Он разгадал!
Только теперь предстояло начинать всё сначала. Мог ли это химерическое нагромождение вещей придумать и осуществить какой-то немощный старикашка? А раз так, то кто стоит за всем, какие мотивы им или ими движут?
Следопыт лишь во благо отметил тот неакцентированный факт, что старик так, для проформы, и не попытался ни разу отнять у него своего золота. Он как бы поощрял корыстные начинания, хотя принудительными распоряжениями и окриками и запрещал наглое проникновение в частную собственность. Но превыше всего начинал буровить и терзать сознание вопрос, откуда оно взялось, это золото? В средней полосе России, да ещё в виде круглых монет?
Вопросы, вопросы, – они так насели на мечтательного Константина Нестеровича, что он вскоре задремал.
«Жигули» плавно везли дноозёрного следопыта к новым проблемам.
Глава XXX
Икру мечет не только рыба
Не поделившись с другом Генкой и толикой зародившихся догадок, Константин Нестерович рыцарски водрузил знамя справедливой борьбы за будущую славу в своей малогабаритной, но уютной кухне. Это была его творческая кузница. Именно в ней молодой человек мог спокойно произнести: «Крибле-грабле-бумс», и тут же желаемое превращалось в наглядную явь. Ведь так, примерно, было когда-то и с опытом по алхимии слова, возродившем из небытия нужную схему графских сокровищ.
Поборник крибле перетащил сюда из комнаты мягкое кресло-качалку, немного писчей бумаги, не исключая наката новой волны международного контакта (если бы такое могло вообще иметь какой-либо прок), набор цветных карандашей вместе с настольной механической точилкой и большое фигурчатое лекало для вырисовывания схематических конфигураций, способствующих графическому отображению хода его пышных рассуждений. А для полного погружения в тему открыл овальную банку рыбных консервов тихоокеанского происхождения. Это выглядело более безопасно, так как со времени военной службы бывший моряк почти утвердительно знал, что океанская рыба до дна не опускается и блажного золота там не глотает. В оправдание же и верилось, что её промышленная переработка подчинялась мировому рыбному стандарту, а в нём о золоте ничего не говорилось.
Вдумчиво пережёвывая рыбу-иваси (а, именно, она теперь находилась в банке-самооткрывашке), обильно извоженную в растительном масле, серьёзный едок припомнил один давнишний эпизод, произошедший на прикольной свадьбе его друга Генки, и постарался максимально и до мелочей извлечь из данного воспоминания целостную мораль для нынешнего дела.
Собственно говоря, Генка не был другом детства, или осколком воспоминаний по ушедшей поре студенческих лет, как-то и примером закадычной флотской дружбы двух бывших мореманов, а, скорее, законным мужем лучшей подруги его матери. Константин Нестерович до сих пор хорошо помнил то выражение удивления на лице засидевшейся старой девы (а Елене Алексеевне было на тот момент уже за двадцать восемь), когда Костина мама сходу предложила ей вариант благословенного замужества:
– Приезжий, с нормальными манерами, живёт на Камчатке, – перечисляла она аргументы в пользу жениха, – тридцать пять лет, шатен, зубы естественные.
Елена Алексеевна выросла в семье столичного дантиста и, когда отец перешёл на частное обслуживание, по приёмным вечерам в домашней обстановке помогала ему в этом доходном занятии, так и не став позже стоматологом по образованию. По привычке, сложившейся в процессе приглядывания за чужими ртами, она имела устоявшийся взгляд на нижнюю часть лица, поэтому упоминание о качественных зубах, как бы раз за разом, но всегда входило в число достоинств освещаемого вопроса знакомства. Сердобольная мама чётко осознавала, что, предлагая заманчивый вариант замужества, не стоило готовить лучшую подругу к отдельному зуболечебному подряду.
– Так, Камчатка – это же край земли, – урезонил её сын, – неужели ты веришь, родная, что за невестами приезжают из такого далека?
– Невесты, они разные бывают, – не соглашалось опытное поколение, – а наша Елена-краса – невеста с приданым.