«Хорош скакун, – самокритично подумал про себя сбивчивый мечтатель. – Два спотычка в один день – плохая примета».
Однако, забегая малость вперёд, можно немного успокоиться. В этот строгий и ответственный на решения час Константину Нестеровичу больше не пришлось проявлять себя ни в жуткой брани, ни в ангельской кротости, ни в каком-либо другом антидеянии, чтобы праведным образом суметь связать всё с именем бога: любимая троица, видимо, в означенный день на раут не спешила. После ажурной корректировки упомянутого блезира спотыкания были в корне остановлены, как и некогда в ходе обязательной вакцинации ключевым образом укрощена смертельно маршировавшая по Европе оспа. Молодой организм брал своё, ему нужна была здоровая устойчивость.
Хозяева божественных небес, как тут угадаешь, не проявили бы своей приструнивающей участи и в первый раз, ниспослав неприятное болевое предупреждение, будь молодой человек немного учтивее со старостью. Пренебрегая возможностью телепатии и чтения чужих мыслей на расстоянии, Константин Нестерович так поносил в своей протестующей душе графского отпрыска за всю эту безладицу, что, знай Маркел Антонович хотя бы частичку духовной безвкусицы уличного сподвижника, он бы не был так уж настойчив и поспешен в заботах о нём. Споткнись же несподручный ротозей и в третий раз (пусть на гладко раскатанном тротуаре и не было за что специально зацепиться), вряд ли бы представитель монархического детства ещё раз подал ему руку помощи – всё-таки старческий сентиментализм ограждал его от молодёжного снобизма и предосудительных поступков вопреки.
В разлаженную голову Константина Нестеровича тем часом пришла спасительная идея. Чтобы достичь поставленной цели и поскорее отделаться от прицепистого партнёра, придумчивый мечтатель захотел стать невидимкой. Это странное человеческое желание показалось ему до верха справедливым. Подумаешь, какой-то там волшебный сизый дым, без которого вздорный старик не допускает и малого вероятия счастливой развязки предпринимаемой концессии. Он сам – да невидимка. Вот первой марки пробивной гвоздь будущего лицедейства. Без него, К. Н. Пестикова, – всё сущий дым!
Молодой человек канительно зажмурился, сосредоточился и стал мысленно исчезать. В какой-то момент ему даже осязательно показалось, что он вот-вот воспарит над землёй – так легко и невесомо стало его недавно ватным ногам.
– Чего прищурились, коллега: воз сомнений и телега? – с явной подковыркой продекламировал вельможный фольклорист.
– Телега – не тачка, а я – не собачка. Отстаньте от меня со своим замызганным ошейником, я исчезаю, навсегда, – не размыкая затуманенных очей, заорал в унисон закипевший искатель приключений.
– Чего изволите, сударь? – произнёс рядом чей-то неведомый голос.
Обертоновый тембр его негромкого звучания так разительно отличался от мягкого, но повелительного баска бывшего графёнка, что Константин Нестерович в мгновение ока разлепил свои сжатые веки. Исчезать более было некуда – полная зрелищная неразбериха возникшего перед ним образа спонтанно спутала все карты. Во всю вседозволенную ширь своих удивлённых глаз молодой человек уставился на сидящего на козлах извозчика, тогда как сам он находился в это время на пассажирском месте конного экипажа. Крупное телосложение хозяина пегой кобылы, запряжённой в четырехколёсную пролётку с откидным верхом, и огромный кнут в сухих мозолистых руках мужика сразу понравились нашему герою. Кучер был настоящим, как и неослабевающий запах лошадиного пота, ударявший в нос свежестью восприятия. Отрывистое фырканье гривистой конской головы нисколько не тяготило имеющуюся обстановку. Рослый детина в суконной синей поддёвке до пят, с невысоким стоячим воротником и в широком велюровом цилиндре на голове вяло прикусывал ровными зубами закрученный в уголке губ рыжий ус и выглядел весьма экстравагантно на фоне поголовной автомобилизации городского транспорта. Только номерных знаков пролётка почему-то не имела.