– Куда ехать, ваше благородие? – нетерпеливо прося, повторил свой вопрос возвышающийся на натруженном месте работяга; хотелось, чтобы его заметили с пользой, ну и, конечно же, с личной материальной выгодой: овёс стоил бензина.
– На Вторую Мясницкую улицу, живо, – без толики сомнения распорядился Константин Нестерович, и разворотливый извозчик, играючи, подзадорил хлёстким кнутом свою гужевую кормилицу.
Но не проехали они и одного жилого квартала, как раскрасневшийся от смутного напряжения возница круто повернулся назад, натягивая на себя длинные вожжи, и, недоуменно уставившись на пречудного пассажира, переспросил:
– Вторая Мясницкая, барин?
– Вторая Мясницкая, – охотно подтвердил заказчик.
– Не знаем-с.
– Да как же так? Она ещё называлась Краснознамённой, а нынче – Караваевская.
– Очень опально выражаетесь, господин хороший. Ведь красные знамёна у нашего высокочтимого градоначальника до экзекуции не в чести, а Караваев – это не тот ли смутьян и свирепый разбойник, что со Стенькой Разиным на исход пошёл?
«Что за чертовщина, – стал быстро соображать Константин Нестерович, – ну откуда вдруг в центре современного культурного города взялись этот невиданный извозчик при полной экипировке, его крупнозадая кобыла, грозное пощёлкивание кнута над ухом и выказывание столь неотёсанной простонародной сопричастности с элементами ироничной правды? Знание истории, надо отметить, – дело нужное, но нельзя же всю её мерить на кульминационные развязки. Да-с, – отплюнулось шелухой от тыквенных семечек попутное словечко, – подобный исход, как намекнул этот стоеросовый мужик, лишь увещевательный пример времён одичалого варварства. Сегодня уже в столицах не четвертуют, скучно, да опять же всеобщая демократия. Только вот поочерёдные названия незадачливой улице давали люди цивилизованные; со смыслом давали».
– Братец, – как бы наводя мосты между разными эпохами в развитии человеческих нравов, дружелюбно спросил молодой человек, – а год-то нынче не високосный?
– Не, – сразу отозвался пеголошадный хозяин, – теперь не високосный стать. Их благородь, жандармский пристав, давеча сказывали, прошлый год високосный был. Супружница их любимая, дай бог здоровья, двойню принесла как раз под самые святки. Такое-с не забыть.
– Ну, так какой же год всё-таки теперь? – не унимался дотошливый пассажир.
– Год-то, – кучер почесал концом рукоятки кнута свой, подстриженный «в скобку», затылок, походя сдвигая велюровый цилиндр к надбровью лба, посгибал в тихом шевелении двигающихся губ свои загрубевшие пальцы на обеих руках и следом, не волынясь, сподобился с нужным ответом: – Так, значит, не високосный и будет, барин. Это точно, двух високосных подряд не бывает, да и жандармский пристав нынче не тот, что в прошлый календарь, ужо на радостях не пьют-с.
Познавательная речь полуграмотного извозчика могла продлиться пока рак на горе свиснет, если бы он вспомнил, например, о прошлогоднем урожае зерновых в интересах мирового хлебного рынка, количестве пролитых дождей и пьяных драк, учинённых своей сварливой жёнушке, когда был не при исполнении, и стоит ли серьёзным господам при положении ходить пешком на казённую службу, когда нет аглицких калош, да следующий серьёзный вопрос поездного клиента враз её прервал:
– А царём-то кто, верховным, так сказать, и величеством?
Большое тело испуганного мужика конвульсивно, будто через него пропустили раздражающий электрический ток, поежилось и заметно сжалось в шейных позвонках, поместительный цилиндр опустился по самые уши, а заострившиеся вдруг рыжие усы показательно встали в цензурную стойку против столь опасных слов неблагонадёжного охальника. Уличный пролетарий казался на грани нервного срыва.
– Прости меня, господи. Убереги от блаженного инока, – только и смог произнести вслух передовик извоза, широко осеняя себя рукотворным крестом.
Из-за угла белого дома, расположенного наискосок на другой стороне улицы, показался человек в очень необычной, вовсе не военного покроя, форме. Внешний вид идущего чеканно удостоверял, что это был представительный служака режима. На белом же фоне постройки он мог без скидок заставить любоваться подобной казённой красотой.