– Го-ро-до-вой, – неожиданно запинаясь, позвал ошарашенный извозчик и, явив застенчиво-испуганную физиономию своему странному нанимателю, учтиво закончил: – Не извольте напрасно беспокоиться, ваше сиятельство, при службе непременно всё выясним-с.
Вблизи городовой был недурён собой. Новая форма элегантно облегала его статную фигуру и при наличии весьма важного государственного выражения на скуластом бритом лице с чуть отстающими от щёк завитками бакенбард придавала ему неподдельную значимость. Началась рутинная процедура выяснения. Живые свидетели имелись.
– Чего звал? – рявкнул на мужика подошедший, да так, что тот как-то неожиданно сконфузился, уходя уже по плечи в свой безразмерный цилиндр. – Говори, бестия, – без сучка и задоринки вид пассажира, почитай, не вызывал у городового ни малейшего подозрения.
– Царя вот поминали, – стал без зачитывания свидетельских прав давать достоверные показания козлопосаженный очевидец.
– Какого царя? – взбодрившись и яро почёсывая огромный кулак, спросил слуга закона; неприкрыто запахло знатным делом.
– Да, как же, – снова замялся извозчик, – нашего и поминали, великого государя и самодержца всея…
– Дурно поминали? – оборвал его ретивый служака.
– Не знают-с, каков в имени, отец и благодетель наш. Свят, свят, свят.
– Пройдёмте, – уже недружелюбно по отношению к скользкому пассажиру потребовал невозмутимый городовой.
– Но, позвольте, за что? Это моё временное любопытство…
– Молчать! В участке разберёмся, – громко выразил неудовольствие истый блюститель улично-правовых норм.
– В участке? – спохватился Константин Нестерович, опасаясь длительной аудиенции. – Да мне на Вторую Мясницкую улицу надо, и без промедления.
Произнесённое вновь название потерявшейся улицы со столь чревоугодническим подстрочием тут же смутило и второго достопочтенного гражданина древнего города (который, скорее, и представления не имел о существовании географических карт), а извозчик, наконец, отгрыз свой торчащий на растерзание ус.
– На Мясницкую? – вдруг, выдержав короткую паузу раздумий, оживился городовой, – на Мясницкую мы вас и доставим. Погоняй, – крикнул он одноусому вознице, вскакивая на дугообразную подножку пролётки, – в участок!
Вскоре дело было сделано. За ссутуленной спиной Константина Нестеровича закрылась тяжёлая металлическая дверь тюремной камеры, и в удручённую душу пахнуло леденящим ветром чужбины. Он припомнил школьные уроки по автономному выживанию, но только никак не мог к нему приспособиться в столь неприятном и безысходном положении.
Постепенно же, находясь наяву в первом своём жизненном заточении, незадачливый кладоискатель по всем имеющимся деталям стал восстанавливать происшедшее. Самой дорогой потерей после утраты личной свободы, как ни странно, оказалось неоправданное улетучивание Маркела Антоновича. Причиной такого удручающего положения явилось, конечно же, взбалмошное желание молодого человека превратиться в невидимку. Была ли особая беда в том, что в будущий поход на Вторую Мясницкую улицу Константин Нестерович отправится не один? Шустрый дедок, хоть и выходил родом из старорежимного времени, да в новых условиях успел хорошо адаптироваться и не выдавался на обзор таким уж роковым и дремучим, как этот опасный гражданин в невоенной форме с неограниченными полномочиями. Грозный и пугающий голос последнего, выставленные напоказ кулаки-кувалды и сущее служебное рвение блюстителя порядка провально разделяли противоборствующие стороны по разным ветвям общественной эволюции. В лице пленившего его городового несчастный не видел друга, товарища и брата.
Против всякого чаяния дверь камеры приоткрылась и на каменный пол, покружив в полумрачном воздухе, упал запечатанный конверт с посланием. Это случилось так быстро, что сидящий на тюремном табурете Константин Нестерович не заметил даже и тени человека, принесшего нежданную весточку.
Когда дверь закрылась, не теряя времени, конверт был распечатан, а фабула письма предана частной огласке. Ровным каллиграфическим почерком в нём сообщалось:
«Простите меня, мой юный друг.
Очень сожалею, что вовремя не учёл восприимчивости Вашего драгоценного здоровья. Тот самый сизый дым, в волшебство которого Вы первоначально не поверили, видимо, гораздо сильнее, чем нам хотелось, подействовал на Ваше состояние и вызвал чреду нежелательных расстройств.