Плотная металлическая дверь камеры приоткрылась, внося в образовавшийся дверной проём чьё-то частое прерывистое дыхание. Вошёл безвестный по внешним чертам человек в цивильном. Он был среднего роста, с прямыми длинными волосами на голове и чисто выбритым от виска до виска лицом. Несуразная походка вошедшего показалась Константину Нестеровичу какой-то притворной, не по росту, – будто вышагивал он на искусственных негнущихся ходулях. Длинные рукава чёрного широкополого плаща скрывали от обзора и руки незнакомца, грубо скрадывая несоразмерность всей фигуры.
– Всё очень плохо, милейший, – обратился он к постояльцу казённых стен, – и чего это вы так упорствуете?
Но Константин Нестерович и не думал артачиться: свои рёбра были куда дороже. Впрочем, человек на незримых ходулях его нисколько не заинтересовал. Арестант вновь на время погрузился в свои поисковые рассуждения и стал тщательно обдумывать компромиссное решение.
Итак, на данный момент путём сопоставления фактов он смог идентифицировать господствующий век: помогла лампочка на потолке. Конец девятнадцатого – начало двадцатого. Русский физик Александр Лодыгин, кажется, впервые продемонстрировал её в 1872 или 1873 году, затем американец Томас Эдисон усовершенствовал в 1879, с той лишь разницей, что он применил вольфрамовую нить накаливания вместо угольной. Камерная лампочка таковую имела! В раскладе же на царей – это могли быть два Александра: отец – Александр II и его сын – Александр III, а также внук первого – Николай II. Который же из коронованных родственников?
За первым фактом идентификации следовало нанизывать на нитку и ценные бусинки других событий, поэтому многое в именной мозаике решала отличная наблюдательность молодого человека. Она могла стать лавровой ветвью его немых рассуждений, ведущих к победному умозаключению. Прежде всего, существенной добавкой к возникшей версии послужило то, что, как подтверждал его разгонистый кругозор и сверхпрограммные знания, городовые тоже появились при Александре II. Вот тут уж, точно, свой счастливый жребий приходилось выбирать из этих троих самодержцев.
- II отводилось девять лет царского правления (с момента изобретения лампочки), III – тринадцать, а Николаю II, последнему русскому царю из династии Романовых, – двадцать два календарных года, то есть пятьдесят процентов по сравнению с дедом и отцом от общего срока. Но в жизни может быть один процент удачи на фоне девяносто девяти надежды, поэтому математический расчёт по количественной составляющей неподъёмного дела, чисто бы, не привёл сбитого с толку Константина Нестеровича к членораздельному имени.
Мученик царской неволи разъярился ещё раз, сопоставляя свои познания и потенциал созерцательной памяти с центрифужной импровизацией судьбы. Вспомнил! Подмеченная наколка на руке извозчика, та самая простенькая штучка, которая так хитро ускользала от него. На тыльной стороне левой кисти на третьих фалангах пальцев, начиная с указательного, шли цифры один, девять и две точки на безымянном и мизинце.
– Тысяча девятьсот, – ошалело прошептал обречённый, – двадцатый век. Николай II – вот наш царь и отец, – запустил он ядром знаний в своего невыносимого притеснителя.
– Ну, что же вы, господин хороший, дурака-то валяли, серьёзных людей от дела отрывали? В следующий раз будет вам пример наукой. Впредь не забывайте.
– Постараюсь, – покорно ответил Константин Нестерович, без видимого фанатизма переживая выстраданную удачу.
Нескладный посетитель на странных ногах тотчас удалился восвояси, не имея больше интереса к посаженному за крамолу, но металлическая дверь при этом осталась открытой. Арестант сторожко выглянул наружу и увидел царящий в пространстве мрак. В воздухе стояла гробовая тишина. Ни шагов уходящего, ни чужого бесхлопотного дыхания. Отсутствие же поблизости угрожающего охранника с жирным кулачным стимулом, во многом приподнимало и настроение. Оставалось только исподволь предположить, куда подевался незнакомец на несгибаемых ходулях, и какая степень свободы теперь предоставлялась самому расконвоированному. Не станет ли весь этот недогляд очередной ловушкой?
Войдя в мрачное задверное пространство, будто впервые шагнув в открытый космос, Константин Нестерович понемногу привык к темноте, а затем на ощупь касательно направился вдоль шероховатой кирпичной стены, периодически похлопывая её своей ладонью для верной ориентации. Немного спустя рвущаяся к свободе грудь молодого человека упёрлась во что-то непреодолимое, и он многогранно ощупал рукой возникшее препятствие. Гладкая поверхность ощущаемого предмета и его весьма неохватные размеры выгодно отличали угадываемую под рукой каменную плиту от обожжённого кирпича стены.