– Но для чего, в таком случае, необходимо было внедрение этого крылатого чудовища с окровавленной стрелой?
– Каюсь, здесь мы немного переборщили, – согласился Маркел Антонович. – На испуг вас не взять. Хотя от встречи с Амуром вы бы не отказались? Отныне обязуюсь вести наше раскладистое дело без отступления от кодекса морали, ибо, кто честен, тот с выигрышем вместе.
Константин Нестерович спокойно воспринял намёк на Амура, в котором пока не было острой нужды, и, прерывая плавно льющуюся речь исполинского старика, рискнул перехватить командную инициативу в свои руки:
– Итак, вы уверены, что открыли мне все свои козыри?
– Что за вопрос, какие могут быть сомнения?
– Однако же есть одна невыясненная зацепочка.
– Какая ещё зацепочка?
– Письмо, которое от вашего имени мне передали в тюремной камере.
– И что в нём необычного?
– Почерк. Вы ведь как-то странно об этом умолчали.
Казалось, ни один мускул не сыграл на увядающем лице Маркела Антоновича, – его взгляд добродушно покровительствовал настырной молодости.
– Да, я написал данное письмо, чтобы немного поднять ваш дух, и что же здесь удивительного?
– Почерк, – не отступал Константин Нестерович; он сделал утвердительную задержку, а затем голосом мирового судьи, выносящего заключительный приговор потрясённой жертве, ультимативно сказал: – Письмо написано моей рукой!
Глава IX
Умри, сомнение, умри!
Всеобъемлющие блага, даруемые гуманной цивилизацией, были ничто на фоне той пурпурно-утомлённой мины, которая возникла на лице разогорчённого Маркела Антоновича. В ней таилось столько обнажённого неудовольствия и разочарования. Душу пронизал такой отсвет негативных симптомов. И было ли это связано с не самым лучшим выбором маститого фаворита на призовых скачках или, может, грянувшими как гром средь ясного дня, плачевными последствиями беспечного употребления чего-либо из просроченной кисломолочной продукции захиревшего совхоза «Рассвет», да вот другого мнения здесь не возникало: старый и опытный игрок непременно сбросит свои карты перед задором и молодостью.
– Нет проблем, ваш почерк, – только и сказал неудавшийся конспиратор под напором пристального взгляда соискателя правды.
В затуманившейся вдруг голове нашего героя, как в безотказной электронной машинке, начался быстрый просчёт всех уготованных ещё вариантов его публичного надувательства. Двадцать пятым кадром напряжённо мелькал образ невиданного диктатора в чёрном фраке и бабочке, который повелительным движением руки манил несчастного к себе, пронизал его насквозь блеском своих не моргающих глаз, но тут же бесследно исчезал. Было ли это связано всё ещё с действием сизого дыма, или данное колобродство происходило без него, Константин Нестерович разбираться не стал. И всё-таки, помимо воли надышавшегося этой загадочной субстанцией, дым в таком избытке пребывал в мозгу молодого человека, что напрашивался безусловный вывод: на этот раз его одурачили капитально и без каких-либо закономерных выкладок. Проведённый на хлебной мякине простак переставал чувствовать правильность обстановки, а вместо ощущения облегчения от одержанной победы – неподъёмный груз лаврового венка на своей задыхающейся шее.
И в этот момент невесёлых пертурбаций тисковая рука судьбы железной хваткой вцепилась в плечо угасающего мечтателя и затрясла его, будто электровибромассажёр. Из тумана перевёрнутого времени неуязвимо выплыла чья-то смутная фигура (может, и диктатора). Константин Нестерович туманно сморгнул застывшими веками и широко раскрыл ничего непонимающие глаза.
– Задремали-с, молодой человек? – спросил мягкий мужской голос за спиной скромного читателя.