Букву «ш» молодой человек уважал ещё и по другим причинам. Она удачно сопутствовала его сугубо личным увлечениям. Очень часто выразитель самостоятельного молчания любил разгадывать шутливые шарады, рисовать шаловливые шаржи, не пропускать мимо ушей шикарные шутки (после чего широко и от души улыбаться при воспоминании об удачно отпущенной шпильке), а также сознательно избегал малейшего повода к шапочным шуры-муры. Излишний интерес к пустотейному исканию любовных приключений не входил в ближайшие планы нашего молодца. В этот важный период личностного расцвета изысканность и находчивость в решении замысловатых загадок и ребусов в сплетении с хорошим утренним настроением составляли примерно половину его холостяцкого распорядка. Интеллектуально начитанный умница выглядел на все сто, но вот под проценты, пожалуйста, – в следующем квартале.
Однако, как воображалось цветущей «четвертушке» с первого же дня пришествия в коллектив нового сотрудника, когда костюм-тройка бледно разбавил пестроту их швейных шедевров, за Константином Нестеровичем и близёхонько не водилось никаких таких чудачеств. Он неизменно нуждался в наличных деньгах, а не занимал, значит, не владел магией перевоплощения. Из-за благовоспитанной стеснительности не смел и на миг предположить, что вскоре станет ловеласничать с привлекательной Люсенькой, – выходило, не сказочный принц на белом коне. Не казался Пестиков и под завязку исповедальным с сердобольной Татьяной Васильевной, дарящей ему тёплые воспоминания о материнской ласке, из чего вытекало, что и секретов-то у парня особых нет. К тому же молодой человек был до такой степени скромен собой, что и влюбиться в него могла только какая-нибудь недальнозоркая и нежадная простушка, к разряду коих ни одна из окружавших его женщин себя не относила. Координаты обоюдного интереса здесь не угадывались даже с ничтожно малой вероятностью. Посему, по общему мнению сведущих оценщиц, явленный им экземпляр мужской умеренности вообще не вписывался ни в один из ранее упомянутых разрядов чудаков.
Но всё-таки то, что скрытно ускользало от постороннего взгляда, делало Константина Нестеровича человеком чрезвычайно незаурядным (в его собственных глазах уж непременно): он был мечтателем с большой буквы. Очевидцев данного факта, правда, никто не разыскивал, хотя и под микроскопом заглавная литера, вернее всего, и выглядела не так уж небоскрёбно. Мечтал молодой человек о разном, но ненавязчиво, как бы в немом протесте существующему режиму, экономя в своих сочных грёзах таинственно ускользающее время и не требуя взамен никаких статистических отчётов и показаний свидетелей. В совершенно неукротимых фантазиях он умудрялся проносить через натруженную память такие невообразимые житейские ситуации и столь неисчислимый ряд лиц своих соотечественников и людей пришлых (к сожалению, так ни разу затем и не встретив их наяву), что ощущение подлинности бездольно меркло перед утопией пылающего воображения.