– Это мой дедуля, Маркел Антонович Томин, – хрипловатым голосом, но с нежностью произнесла внучка, – прошу любить и жаловать.
– Граф! – только и выговорил ошеломлённый Константин Нестерович, кстати, в третий раз за этот сумбурный день, и от непосильного напряжения созревшей вдруг закрутки тут же закрыл свои изменнические глаза, слегка потрясывая от подступившего к сердцу волнения непонимающей головой.
– Ну, что вы, лишь бывший граф. Те ли нынче времена.
Не открывая смущённых очей и опасаясь в очередной раз быть разочарованным несвоевременным пробуждением, молодой человек был в дым сбит с толку. В темноте захлопнутых зениц порхали световые бабочки, то расходясь кругами, то нарастая одним массивным солнечным диском, то временно погасая перед очередной вспышкой. Настороженность никуда не уходила, а непредопределённость форсированно тянула геройский фрегат в ослепляющий водоворот этого непреодолимого светилища. Прикрой же он их хотя бы в полприщура, то Константин Нестерович непременно заметил бы лукавую улыбку на морщинистом лице Марусиного родственника, но от внешнего мира нашего героя защищали веки навалившейся мешкотности.
– Так какую же коллекцию вы нашли, юноша? – спросил старик, вырывая гостя из временного оцепенения.
– Монет, дедуля, старинных русских монет от Петра I и до Николая II, – оказала союзническую помощь внучка.
«Смейся, паяц, – пронеслось вихрем в уме Константина Нестеровича, – смейся, паяц!»
– Примерно, таких? – произнёс заманивающим вопросом хваткий старик, и гость наконец-то размежевал свои зарябившие глаза.
Теперь на низком журнальном столике стоял резной деревянный сундучок, похожий на школьный ранец, с открытой крышкой, а Маркел Антонович доставал оттуда одну за другой старинные царские монеты. Многие из них были почищены медным купоросом, но большинство покрывала густая зелёная патина.
– Хотел для удобства хранения монет кляссеры приобрести, да в память об отце так вот и храню, как он их оставил много лет назад, – произнёс старик, умильно поглаживая золотой червонец.
– Не может быть, – пытаясь поймать бесшабашность в голосе, очнулся Константин Нестерович, – но я это всё видел во сне!
– А, может, и не во сне? – зародил очередное сомнение Маркел Антонович, ниспосылая собеседника в нокдаун мысли.
– Нет, точно, во сне. Я заснул сегодня по неосторожности в библиотечном запаснике. Глупо в этом признаваться, но и сундучок, и все эти деньги были в моём искушающем сновидении.
– Ну, ладно, ладно, – быстро спохватился тактичный Маркел Антонович (оставался ли он по сию пору тем заядлым рыбаком, что должен был подсечь и вытащить, или заполошённая рыбка теперь имела некоторое право на собственное виляние хвостом ввиду заслуженной свободы, было не ясно), – вы, поди, к внучке моей пришли. Располагайтесь поудобнее. Монеты вот редкие посмотрите. А так-то, дело молодое, мешать не стану, – и он статно, не взирая на согбенность фигуры, как в финале затянувшейся мелодрамы, удалился восвояси.
– Дедушка совсем старым стал. На днях девяносто отмечать будем, – повела разговор Маруся. – От него можно столько интересного узнать. А эту не развенчанную прилюдно коллекцию он, между прочим, мне завещал. Правда, у дедушки других внуков много и правнуки даже взрослые есть, но коллекцию ведь не поделишь между всеми. Это – полное собрание сочинений.
При последних словах на Константина Нестеровича нашло истинное прозрение, и он ещё долго сидел молча, умственно переваривая весь его порочный смысл. Главная тайна графского отпрыска, заключавшаяся в неделимости уникальной коллекции, будь то виденное во сне, или слышанное в чужом жилище из уст прекрасной девушки, предстала сущей правдой. Она явилась справедливым противовесом всей их странной библиотечно-поисковой дружбе, которая однажды обязана была состояться и, в конце-то концов, оставить наивного мечтателя с длинным носом. Обретённая коллекция, как искомое сокровище, отходила только одному из партнёров, и иного быть не могло.
– Я люблю тебя, Маруся, – совершенно не подготовлено проговорил Константин Нестерович, отметая прочь весь прагматизм ошибочного расчёта. – Если бы ты знала, через какие непролазные тернии я прошёл, думая о тебе, – и он маняще и ласково поцеловал её в сладкие губы.