– У меня нет никаких козырей в своё оправдание, – винился Константин Нестерович, – коллекция монет, ваша правда, находится в моих руках, следовательно, я её присвоил. Старый граф мне здорово мешал, не взирая на наши приписываемые родственные связи. Признаюсь, я виновен.
– Ну и прекрасно! – уже как наголову проигравшего неудачника похлопал его по плечу человек в штатском, беря своими ухватливыми пальцами несколько мелких разноцветных леденцов с выраженным ароматом апельсина и кладя их в свой сладкоежный рот. – Вам не откажешь в похвальном мужестве.
Глава XIV
Сокамерник
И вновь всё та же, столь хорошо въевшаяся в память по мученическим воспоминаниям царских застенков, тяжёлая металлическая дверь с окошечком. Вокруг – замкнутое пространство тюремной камеры. Чужбина. Так выплывало из подсознания Константина Нестеровича, пока он вживался в свою новую роль убийцы, а глаза несчастного беззаконника с трудом привыкали к изнурительному сумраку его арестантской обители. Между тем, опального горемыку немного успокаивал факт немаловажного отличия. Если в первое своё заключение под стражу наш герой не мог долго вспомнить имени царствующей особы, и за эту аляповатую забывчивость ему пришлось изрядно получить по рёбрам, то тут-то он до пупа признал свою вину, и авральный допрос с пристрастием не ожидался. Узник доверчиво верил в существующее демократическое устройство общества, будь оно царской монархией или слепых жуликов и хитрого карлика. Люди, с которыми заключенный недавно имел аудиенцию, не могли быть такими жестокими, ведь Маркел Антонович всё-таки приходился молодому человеку хорошим родственником.
В это время Константин Нестерович заметил, что он не один. В перспективе камеры справа от него располагались двухъярусные нары, на нижней части которых неподвижно лежал какой-то потрёпанный человек. Обвиняемый спокойно приблизился к спящему сокамернику и подробно оглядел его с ног до головы, не исключая из поля своего зрения приторно исходящего от мужского тела запаха парфюма. Внешне этот человек не походил ни на одного из показанных актёров графского театра. Его загорелое лицо покрывала трёхдневная щетина, на шее имелся повязанный крестом, грязный, бардового цвета бант, а на левой брючине стояла аккуратная заплата, однако затёрто лоснящаяся от долгой носки и какого уж по счёту пропуска очередной стирки. Дыхание почивавшего посидельца было неслышным и безмятежным.
«Убийцу по заслугам сажают с убийцами», – подумал Константин Нестерович и на всякий пожарный отошёл от лежащего арестанта на несколько шагов в сторону. Общаться с сокамерником, если тот окажется матёрым убийцей и насильником, не было ни малейшего желания, хотя дефицит молчания, как уже имел повод ощутить на себе молодой человек, обходится гораздо дороже.
Через полчаса напряжённого словесного одиночества, когда было передумано всё самое душетрепещущее, от очередного варианта обретения свободы до размера предстоящей зарплаты, за вычетом, конечно, скромных налогов, до слуха Константина Нестеровича донёсся вполне доходчивый человеческий вопрос:
– По мокрому делу?
– Предумышленное убийство с целью корыстного завладения чужим имуществом, – как на духу отрапортовал Пестиков. – А у вас?
– Э, браток, у меня заморочки похуже: я женщину украл. Бесследно, понимаешь? – сокамерник презрительно фыркнул, как будто кража женщин была равноценна похищению сохнущих на коммунальном балконе второсортных порток.
Криво скорченное лицевыми мышцами недоумение на физиономии Константина Нестеровича оказалось столь неподдельным и ёмким, словно на какой-то миг он даже уверовал в то, что это вовсе не разыгрываемый спектакль. Неужели перед ним, неискоренимым правдоимцем, вовсю расстилалась циничная верификация драконовской заповеди, будто тяга красть любую вещь и более того становится излюбленным делом всякого гражданина в их смутном государстве.
– Как это украл? – проталкивая застрявший комок в горле, спросил молодой человек.
– Для начала разрешите представиться. Веденеев, мещанин и актёр драматического театра, – принимая сидячее положение на краешке нар, сказал сокамерник.