«Всё-таки они блудничают, – забиячливо подумал Константин Нестерович. – Баланду подать не решились, знамо дело, в хорошем театре всё должно быть высокого качества».
Бульон с жиринкой одухотворял луковой поджаркой и маняще золотистым цветом поверхностного слоя, а нежно запечённое и приукропленное по буроватой корочке мясо ещё больше вздыбливало чревные рецепторы едока. Поданные приборы тоже не были одноразовыми или алюминиевой штамповкой, более того, они были мельхиоровые.
Веденеев даже не пошелохнулся, продолжая лежать, будто ему всё было безразлично.
«Выдержанный товарищ, – подумал Константин Нестерович, – такого и чёрной икрой нисколько не смутить».
Однако славная трапеза не состоялась. Когда уже всё было готово к тому, чтобы направиться внутрь пищевого тракта, и ложка в руке молодого человека была слюняво облизана и всесторонне примерена к предстоящей работе рта, что-то насторожило слух арестантов. Мелкое сотрясание окружающих предметов поколебало всё вокруг. Даже компот в стакане расплескался наполовину.
– Опять этот сирота смоленский, – отчуждённо пробурчал Веденеев, – и снова в обеденный час.
Константин Нестерович намеревался более подробно расспросить его о происходящем, как вдруг стены тюремной камеры разошлись в разные стороны, и в запертом помещении возникло не что иное, как чудовище с крылышками. Правда, на сей раз в его лапах отсутствовали лук и остроконечная стрела. Из пасти же явившегося нахлебника стекала отвратная слюна условного рефлекса.
– Милости просим, – буркнул Веденеев и повернулся лицом к стене.
– А что надо делать? – в недоумении задал вопрос Константин Нестерович.
– Ничего. Можно, например, вытереть губы, вы сыты!
И, точно, безобразное чудовище вразвалочку стало надвигаться на графского убийцу, но, к счастью, его внимание оказалось привлечено не к изобразителю корыстного порока, а к имеющимся за спиной молодого человека яствам. Наш герой, между тем, лишь в последний момент успел оказать гостеприимство вошедшему гурману, отскочив как можно дальше от не опробованных самим кушаний. Ложки-вилки были лишними.
Пока двукрылое ело, чмокая и разбрасывая по сторонам обильную слюну, Константин Нестерович намерился идентифицировать его гетеротрофные признаки. На маскарад это не походило, так как сотворить подобный костюм, а тем более куклу, которой нужно было невероятным манером управлять извне, казалось полнейшим абсурдом. Но также было абсурдом и то, что это чудовище – живое создание, поскольку подобные твари вымерли ещё в каменном веке, а клонирование являлось не столь продвинутым начинанием.
Все сомнения молодого человека, конечно, восходили к факту существования данного субъекта, но любая наводка на неестественную природу его появления тут же легко рушилась, когда очередная порция пищи уходила в огромную и, казалось, весьма ненасытную пасть животного.
Спокойно откушав и не причинив никому вреда, чудовище удалилось, вследствие чего Константин Нестерович сделал безошибочный вывод о том, что в данной тюрьме ему и не могли подать ничего похожего на баланду. Превосходные кулинарные изыски оставляли самому арестанту, а также его побратиму-сокамернику некоторую надежду на сохранённую жизнь. Съестная приманка, как языческий оберег, защищала обоих от преждевременной жертвенности.
– Оно всегда приходит по расписанию, – сказал Веденеев, поворачивая лицо от стены сразу после удаления прожорливого существа. – Картина весьма безобразная, и видеть эту тварь – только нутро понапрасну мутить.
– И что же, этот обжора опять придёт? – спросил больше впрок, нежели из-за интереса, Константин Нестерович.
– Иногда не приходит, но такое бывает очень редко.
– Тогда не лучше ли его кормить отдельно, чтобы не тревожить понапрасну пристойных граждан?
– Нельзя-с, – как секирой, отрубил ложную инициативу Веденеев, – ему необходимо понимающее общество для чревоугодия. Вы ведь на взгляд оценили мастерство шеф-повара, чтобы при случае поговорить об этом?