Наступил вечер. А потом наступила ночь. Узнав о новом правительстве, многие завсегдатаи бухарестских кафе весело смеялись. Потом они испугались. А испугавшись, замолчали. И вскоре кафе опустели. Еще до полуночи бухарестские кафе опустели.
Маленькая фашистская партия Гоги-Кузы, которой король поручил сформировать правительство, на последних выборах с трудом провела в парламент восемь или девять депутатов. Но эта партия, как и всякая фашистская организация, имела свои штурмовые отряды. Легионеры из «Железной гвардии» носили форменные зеленые рубашки, а штурмовики Гоги-Кузы — голубые. И вот уже через полчаса после того, как члены правительства принесли присягу, отряды головорезов в голубых рубашках начали бесчинствовать на улицах, избивать прохожих, грабить магазины. Новая власть показывала свою фашистскую природу. Ночью состоялось первое заседание нового совета министров, и он вынес постановление о закрытии всех демократических газет, за исключением той, которую издавал я; новый премьер Октавиан Гога, будучи сам поэтом, питал некоторую симпатию к моим стихам и решил пощадить мою газету.
В ту ночь я лег очень поздно и не смог заснуть. Не только из-за волнения и усталости, но и потому, что с улицы слышались выстрелы… На другой день Бухарест имел жалкий вид; как будто над городом пронесся ураган. Придя в редакцию, я узнал, что она тоже подверглась нападению фашистских молодчиков: хулиганы опрокинули столы, сломали стулья, выбросили на улицу ящики с рукописями, избили служащих и, что самое пикантное, поколотили принца Жиона, которого застали спящим в одной из редакционных комнат.
— Не смейте меня трогать, я — принц! — кричал несчастный, когда на него набросились хулиганы.
— Если ты принц, что тебе здесь надо?
Так началось правление кабинета Гоги-Кузы, которое продолжалось всего сорок дней. Первые сорок фашистских дней в Румынии.
У мира нет границ.
Границы есть у жизни.
У мира нет границ…
Ночная тьма окутала окружающие поля. Ветер окреп, в лицо мне резко бьет холодом. Давно уже обсохли лошади, которым пришлось вплавь перебираться через реку. Над головой вороненое небо в белых и красных звездах. И все тяжелее дышали наши пленники, которые шли пешком, зажатые со всех сторон маленькими лошадками Гынжей. Все тяжелее дышали и лошади, которым приходилось идти по колено в грязи. И все тяжелее ворочались в моей памяти пласты воспоминаний. Я видел свое прошлое. Я встречался с ним и наяву. От этого нет и не могло быть спасения. Много раз пытался я упрятать поглубже свои воспоминания. Много раз пытался я уйти от них подальше, отказался от них, а если уж нельзя отказаться, то хотя бы забыть… Как часто я жалел о том, что молодость моя прошла. О, если б я родился только вчера! О, если б я мог снова пережить молодые годы… И провести их иначе… Но как? Как?!
Я поднял голову и увидел яркий фосфорический след упавшей звезды. И мгновенно превратился в мальчишку, который родился и вырос в селе Омида и знал все приметы. И я подумал: «Может быть, это закатилась звезда Гынжа, убитого в лесу? А может, это звезда убитой им лисы? Нет. У животных нет звезд. Только у человека, у каждого человека есть в небе своя звезда. Так говорили старики в селе Омида. Так ведь оно и есть?»
В Телиу мы добрались поздно вечером. Но Лику Орош все еще был в своем кабинете. Он сидел за столом и что-то писал. Я рассказал ему о всех событиях дня, и он распорядился увести арестованных и запереть их до утра. Убитого Ифтодия Гынжа положили в одну из комнат уездного комитета партии. Сюда же принесли его седло, торбу и убитую им лису. Я взглянул на седло: добротная кожа, застежки из никеля — превосходное седло немецкого кавалериста. Я посмотрел и на лису — она показалась мне молодой… А сколько лет было убитому Гынжу? Он тоже был молод, двадцать пять или двадцать шесть, не больше. Годы уходят как дым. Годы проходят, рассеиваются и исчезают…
Я услышал голос Ороша:
— Хотя ты, наверно, очень устал, но тебе предстоит сегодня еще одно дело. Сейчас идет собрание, на котором я не смогу выступить. Прошу тебя, отправься туда вместо меня.
— Но ведь поздно уже…
— Собрание еще не кончилось. Избиратели ждут тебя.
Орош позвал молодого активиста, которого звали Изу, и попросил его показать мне дорогу. Изу был рыжий парень с мечтательными голубыми глазами и маленькими усиками. Фамилия его была Розен.
Едва мы вышли на улицу, Изу принялся болтать и уже не умолкал всю дорогу. Он рассказал мне все, что только можно было рассказать приезжему. Впрочем, я не был для него просто приезжим. Он помнил мою газету и даже статьи, написанные мною во время правления кабинета Гоги-Кузы.