К нам подошел худенький мальчик с оттопыренными ушами и давно не стриженной головой — помощник официанта, или, как их называют у нас, пиколо, — и что-то шепотом сказал сеньору Алонсо. Тот поспешно встал.
— Прошу прощения, меня зовет господин Цепою. Я пришлю вам даму.
Я попросил его не беспокоиться. Мне хотелось побыть одному.
На эстраде музыканты продолжали исполнять испанские песенки, и певичка с длинным носом снова запела, закричала, захлебываясь от страстного восторга:
В середине зала был небольшой круг, не заставленный столиками, он предназначался для танцев. Несколько пар медленно скользили по кругу. Какая-то старуха с лорнетом в руке покачивалась на своем стуле в такт музыке.
Концентрационный лагерь под Тыргу-Жиу был очень просторным. Его, по-видимому, проектировали с таким расчетом, чтобы в случае необходимости сюда можно было заключить всю страну. Он был разделен на зоны, изолированные друг от друга заборами с колючей проволокой. В самой отдаленной и строго охраняемой зоне поместили коммунистов. У них был и самый тяжелый режим. В других зонах жили спекулянты и проститутки, люди, подозреваемые в шпионаже, легионеры, сторонники Хории Симы, который после своей неудачной попытки захватить власть в стране и отделаться от генерала Антонеску сбежал в Германию. Там жили и личные враги генерала Антонеску, и короли черной биржи, валютчики, крупные аферисты, проворовавшиеся чиновники. Рядом с этим сбродом жили газетчики, сотрудники редакций, выступавшие когда-то против фашизма, а также некоторые политические деятели, которые в глазах Антонеску скомпрометировали себя связями с коммунистами или неприязненным отношением к гитлеровской Германии. Все эти столь разные люди и составляли вместе ту знаменитую лагерную фауну, которую я наблюдал и изучал с огромным интересом. Не только состав заключенных, но даже то, как они попали в лагерь, было очень характерно для румынского общества тех лет. И начало войны, и мое собственное заключение в лагерь могло показаться чудовищным, нелепым сном, но все это мне вовсе не снилось, а было на самом деле. Теперь же это проходило передо мной как давнее сновидение, перенесшее меня в тот роковой год, который по праву можно было считать началом всех нынешних событий.
…В тот субботний вечер я вернулся домой, как обычно, очень поздно. Город был затемнен, но в высоком безоблачном небе ярко горели звезды, и их дрожащий белый свет слабо освещал улицы, крыши домов. Ночь была мягкая, ветер теплый и спокойный…
С тех пор как гитлеровские войска вступили в Румынию, мы уже привыкли к затемнению, к оконным стеклам, перечеркнутым бумажными лентами, к наглухо закрытым ставням. Мы уже научились брести в потемках, обходя лужи и выбоины на тротуарах. Наше зрение обострилось, обострились и все другие чувства. Даже во сне мы прислушивались к звукам, доносящимся с улицы; каждая проезжавшая мимо дома машина вселяла тревогу, каждый отдаленный гудок казался началом воздушного налета. Мы ждали бомбардировок, и город был полон самых фантастических слухов. Любое известие обрастало чудовищными подробностями. Если бы я утром позвонил кому-нибудь из знакомых и сообщил что-нибудь самое невероятное, самое фантастическое, придуманное мною самим, выйдя в полдень в город, я наверняка услышал бы свое измышление в новом и уже совершенно немыслимом варианте. Могло случиться, что я даже не узнал бы свое детище и ужаснулся бы, как и все остальные…
Но слух, распространившийся в тот памятный субботний вечер — 21 июня 1941 года, — не был выдумкой. Каким-то непонятным образом в Бухаресте стал всеобщим достоянием страшный секрет: в эту ночь гитлеровская Германия нападает на Советский Союз и правитель Румынии генерал Антонеску присоединится к этому нападению. Стало известно, что румынский фюрер уже попросил у берлинского фюрера оказать ему честь и разрешить Румынии участвовать в нападении на своего восточного соседа.
Я и мои друзья знали об этом секрете уже несколько дней и чувствовали себя совершенно подавленными и несчастными. Ни один из нас не был военным специалистом или стратегом, но, может быть, именно поэтому мы ясно отдавали себе отчет в том, насколько безумен Антонеску и как опасно это безумие, которое вскоре охватит множество людей и принесет столько горя и страданий румынскому народу.