Мы, конечно, знали, что все происходящее отнюдь не случайность, что бухарестская печать в течение многих лет готовила румын к этому позорному дню. За редкими исключениями, столь редкими, что их можно было бы пересчитать по пальцам, все бухарестские газеты день за днем уверяли своих читателей, что Советский Союз — слабая страна, что достаточно будет одного удара, и восточный колосс рухнет. А уж с сентября сорокового года, когда последние демократические газеты были запрещены, решительно вся пресса восхваляла Гитлера и Муссолини, высмеивала англичан и французов и поливала грязью Советский Союз. Всему этому обыватели верили, тем более что Гитлер, уже начавший войну, добился серьезных успехов на Балканах и в Африке. Даже некоторые здравомыслящие люди, считавшие себя некогда демократами, перешли теперь на сторону Антонеску и разглагольствовали по пивным и кофейням:
— Немцы сильны, очень сильны! Тут уж ничего не поделаешь. Разве вы не видите, что происходит в мире? Где вы живете — на Луне? В такие времена нужно быть трезвым человеком и не забывать о своем будущем…
Особенно старался некто Н. Он весь был во власти новых настроений. Я знал много лет этого доктора юридических наук, знал, как он из мелкого адвоката и журналиста стал важной персоной, хозяином угольной шахты и обувной фабрики.
Когда я был молод, история доктора Н. казалась мне удивительной. Позднее я понял, что она типична для бухарестских нравов. И даже банальна. Доктор Н. женился на богатой невесте, вступил в модную партию — в те годы это была демократическая партия — и некоторое время даже был министром в одном из ее правительств.
Когда к власти пришли фашисты, доктор Н. стал нам советовать:
— Переходите к легионерам! Зачем вам демократия? Я и сам был демократом, но теперь демократии крышка. Англия? Я был в Лондоне. Англичане не умеют воевать. Франция? Вырождающаяся нация. У себя на фабрике я организовал легионерские ячейки. Зачем ждать, чтобы они возникли сами?
Мы слушали его молча. Доктор ушел, наш друг Штефан Антим, старый человек, много повидавший на своем веку, проводил его презрительным взглядом и сказал:
— Он идиот! Зачем вы с ним спорите? Война, которую развязал Гитлер, охватит всю Европу и весь мир. И вы еще увидите здесь, в Бухаресте, советских солдат. Русские побьют гитлеровцев.
Антим стукнул острым наконечником своей палки по полу и повторил:
— Через Бухарест пройдут русские. Я хотел бы дожить до этого дня…
— Да, да, — задумчиво проговорил кто-то из нас, — может, ты прав. Мы, наверно, многое увидим. Но это время еще далеко. Очень далеко. Очень далеко. До победы над фашизмом еще целая вечность!
Штефану Антиму было много лет, и он не дожил до событий, о которых пророчествовал. А доктор Н. дожил. И еще долго приспосабливался к новым временам. Очень долго…
Но тогда до всего этого еще была целая вечность.
Наступила всего лишь суббота, 21 июня 1941 года. И, придя домой поздно вечером, я сразу же включил радиоприемник. Я настроил его на лондонскую волну. Потом переключил на Берлин. Потом на Москву.
Ничего нового я не услышал. Никаких признаков войны.
До двух часов ночи я сидел у радиоприемника и все ждал экстренных сообщений. Но так и не дождался. Может, это был ложный слух? Нет, не может быть. Сообщение о том, что именно в эту ночь Гитлер совершит нападение на Советский Союз, шло из очень достоверного источника. Сомнений быть не могло…
Удивленная моим поведением, жена встала с постели и подошла к приемнику.
— Какого сообщения ты ждешь? — спросила она.
— Объявления войны. В эту ночь начнется война и на Востоке.
— Шел бы ты лучше спать, — сказала жена. — Вечно ты думаешь только о катастрофах.
Я потушил свет, распахнул окно и лег. Город давно заснул, и через открытое окно доносился лишь далекий и смутный гул.
Мне удалось заснуть, лишь когда уже начало светать. Спал я недолго. Даже во сне я прислушивался к тому, что делается на улице. Как будто я все время ждал какого-то неожиданного происшествия. И дождался… Под утро я проснулся от резкого шума — под окнами моего дома остановился мотоцикл с невыключенным мотором. И сразу же раздался звонок.
Я подскочил к окну. У калитки стоял сержант и еще кто-то в штатском, вероятно полицейский агент. Увидев меня, один из них спросил:
— Здесь проживает господин Захария Станку?
— Да. Это я.
— Откройте.
Я спустился вниз и открыл им калитку. Они проследовали за мной в квартиру. У обоих были землистые, отечные лица, как у людей, которые не спали несколько ночей подряд. Агент представился, сказал, что его зовут Бунариу, и протянул мне какую-то скомканную бумажку. Я спросил: