— Как вы их находите? — робко спрашивает карлик.
— Замечательно. Я надеюсь, теперь вы позволите и мне в свою очередь называть вас «маэстро». Окажите мне честь и приходите вечером — я хотел бы услышать, как вы сами Читаете свои стихи.
Вечером он явился. И прочитал мне свои стихи. Прежде чем распрощаться, мой новый коллега сделал еще одно признание:
— Жду не дождусь освобождения из лагеря. Как только вернусь в Бухарест, принесу себя в жертву своей любви и женюсь…
— Вы думаете, она согласится?
— Да. Она это уже обещала в одном из своих писем. Вот…
Он разыскал нужное письмо и прочитал:
— Прекрасно, ведь правда же?
— Замечательно! — воскликнул я. — Но я не знал, что она тоже вам пишет в стихах…
— Ну разумеется… Разве я влюбился бы так сильно, если бы она писала прозой?
Мир полон поэтов…
Что связывало романтического торговца живым товаром с таким человеком, как Король лагеря? И была ли тут какая-нибудь связь? Не знаю. Не знаю…
Да, среди заключенных первого класса был человек, которого звали Королем лагеря. Удачное прозвище. Он был очень богат и не жалел денег, чтобы помочь другим узникам. Многие из них в нашем секторе жили за счет Короля. Все его любили и уважали. Но вот загадка: как такой человек попал в лагерь?
Его звали Раду Ксенопол. Он был крупным промышленником, владельцем большого предприятия. Но Михай Антонеску, правая рука премьер-министра и диктатора Румынии генерала Антонеску, человек, бесконечно занятый фашистской пропагандой и прочими неотложными делами, все же не забывал и о своих личных интересах. Михай Антонеску решил, что ему не худо бы стать компаньоном Ксенопола. Он вызвал промышленника в свой кабинет и довольно откровенно поделился с ним этим своим желанием.
— Отдайте мне половину ваших акций.
— Почему? — спросил Ксенопол. — С какой стати я должен отдать вам половину своего состояния?
Михай Антонеску ответил совсем просто:
— Я так хочу.
— А если я этого не сделаю?
— Я отправлю вас в концлагерь.
— Ну что ж. Отправляйте. До свидания.
На другой же день Ксенопола арестовали и отправили в лагерь.
Время от времени его вызывали в Бухарест. Там его приводили в кабинет генерала Думитриу Попеску, одного из руководителей министерства внутренних дел.
— Так что же вы решили, господин Ксенопол? — спрашивал генерал. — Вы согласны отдать свои акции?
— Нет!
Его вели в кабинет генерала Пики Василиу.
— Почему вы упрямитесь? Отдайте акции.
— И не подумаю.
Иногда его даже приводили в кабинет самого заместителя председателя совета министров Михая Антонеску.
— Ну как? — спрашивал Антонеску. — Вам еще не надоело сидеть в лагере?
— Нет.
— Значит, вы не хотите уступить акции?
— Нет.
— Очень жаль. В таком случае вы вернетесь в лагерь.
— С удовольствием!
И Раду Ксенопол в сопровождении охранявших его агентов ходил по магазинам, делал все необходимые закупки — ведь у него в лагере был даже свой повар. Денька через два, отправив все покупки в лагерь, он и сам садился в машину и в сопровождении охраны возвращался в Тыргу-Жиу.
Едва он появлялся, друзья спрашивали:
— Ну как? Вы сдались?
— Что я, сумасшедший? С какой стати я отдам ему свои акции? Подожду, пока рухнет этот режим. Режим, основанный на бандитизме и тупости, не может держаться долго.
— Вам нравится сидеть в лагере?
— По правде сказать, нравится. Ведь я здесь важная персона. Те, кому я помогаю, любят меня. Здесь я могу наслаждаться обществом настоящих интеллектуалов. В Бухаресте немало таких, как я. Среди них я незаметен. А здесь — совсем другое дело. Здесь я — король.
— Да, пожалуй…
И Король лагеря отправлялся на прогулку по главной аллее, носившей имя генерала Жака Попеску. В середине этой аллеи стоял белый каменный крест. Он был воздвигнут комендантом лагеря как памятник солдатам, погибшим на германо-советском фронте. Рядом с крестом были выложены, тоже из камня, различные патриотические лозунги.
От креста на аллее Жака Попеску дорога расходилась. Если свернуть направо и идти по аллее, названной именем другого полицейского генерала — Ионициу, — можно дойти до сектора, где поместили коммунистов. Но заключенным первого класса позволено было прогуливаться только до креста. Дальше путь был закрыт. Когда кто-нибудь забывал о запрете и пытался идти дальше, его останавливал часовой: