— Глазеешь на музыкантов?
— Так точно, господин Диоклециан.
Я обернулся. А господин Диоклециан продолжал осуждающим тоном:
— Почему ты не приходил ко мне?
— Я был занят, господин Диоклециан. Честное слово — ни минуты свободного времени.
— Понимаю… Весна! Во всем виновата весна. И девчонки с улицы Иночента. Не красней, дурачина! Это твое право. Когда я был помоложе, у меня тоже была зазнобушка на улице Камподуч. Ты когда-нибудь видел, какие девчонки водятся на улице Камподуч?
— Видел. Как раз вчера я гулял по Камподуч с двумя девушками.
— Ну и как? Хорошие девчонки?
— Они никогда не причесываются, господин Диоклециан. Да и не моются, наверно.
Во дворе королевского дворца заиграл военный оркестр. Ветер шевелил поля шляпы господина Диоклециана — он носил артистическую шляпу с широкими полями.
Когда церемония смены караула закончилась, Диоклециан взял меня под руку и увел с собой. Я спросил:
— Куда? В Чишмиджиу?
— Зачем это тебе вдруг захотелось в парк?
— А куда же мы пойдем?
— Пойдем к этой свинье, к Борде…
— К нему я не пойду — он никогда меня не звал.
— Ну, миленький, ясное дело! Ты ведь не знаменитость. Не опубликовал еще ни одной книги. И не выставлялся.
— Ну и что же? Напрашиваться я не стану. Он меня не звал, стало быть, незачем мне к нему идти.
Диоклециан вдруг громко расхохотался. Он смеялся довольно долго и даже начал задыхаться от смеха. Потом он сказал:
— Сегодня ты можешь отправиться к Борде без приглашения. Эта свинья тебя уже не выгонит. Бордя умер!
— Умер! Как так — умер? Мне казалось, он проживет сто лет. Жрал за семерых. Да и вообще жил в свое удовольствие. И выглядел-то всегда отлично.
— Да, на вид он был здоровым. И все-таки умер. Сердце не выдержало… Лично я давно этого ожидал. Его разгульная жизнь не могла кончиться добром.
Я не стал больше упрямиться. Умер Бордя! Весь Бухарест будет обсуждать это событие по крайней мере дня два-три. Умер Бордя! Какой Бордя — делец и мошенник? Да, именно он, делец и мошенник. Умер мошенник Бордя. Бордя — педераст? Да, умер Бордя педераст. Бордя — тонкий знаток искусства? Да, именно он, и никто иной…
И я побежал за Диоклецианом. Миновав Каля Викторией, королевский дворец и сквер с плакучими ивами напротив здания Атенеума, мы свернули налево, на улицу Штирбей Водэ.
С Диоклецианом я познакомился именно в то время, когда у меня появилась мечта стать художником. Диоклециан был художником. Внешность у него была невзрачная: худ, сутул, глаза всегда красные, выражение лица утомленное, обиженное. Как только я появлялся в его мастерской, он заставлял меня позировать. У него не было денег, чтобы платить натурщикам, и он пользовался услугами всех своих знакомых.
— Сегодня ты будешь святым Димитрием, — говорил он, накидывая мне на плечи какой-то пестрый плащ. — Мне необходимо закончить эскизы для церковной фрески. Надеюсь, я получу этот заказ…
— Но ведь совсем недавно я был святым Пафнутием. Боюсь, что в следующий раз ты превратишь меня в святую Параскеву.
— Для святой Параскевы мне будет позировать жена.
— А барышня? Как поживает мадемуазель Диоклециан?
— Зачем ты бередишь мою рану? Даже имени ее я не хочу больше слышать! С тех пор как она сбежала из дома, она для меня не существует.
— Что поделаешь… Проклятый город! Он полон соблазнов…
— Да, Бухарест превращает честных людей в жуликов, а невинных девушек в проституток. Но довольно болтать. Сиди смирно. Приступаю к изображению святого Димитрия. Хотя… погоди… Я забыл. Совсем забыл, что я его уже нарисовал еще месяц тому назад. Ты же сам и позировал мне для святого Димитрия. Сегодня ты будешь архангелом Михаилом.
— Ладно. Как говорят у нас в деревне: вошел в хоровод — танцуй!
Диоклециан вытаскивал откуда-то другую одежду, давал мне в руки меч, а к спине привешивал два картонных крыла. Таким нехитрым способом я преображался в архангела Михаила.
После сеанса:
— Приходи и завтра. Будешь позировать для сатаны.
— Разве я похож на сатану?
— А по-твоему, ты похож на архангела?
И Диоклециан разражался бранью. Тут он был виртуоз — редко мне приходилось слышать такие отборные ругательства.
Встретив его случайно на улице, я знал: он меня уже не отпустит и будет таскать за собой по всему городу. Оправдывался он таким образом:
— Я боюсь ходить по городу один. Попросту боюсь. К тому же вдвоем веселей.