Я снова попытался убедить своих собеседников, что им нечего бояться. Времена изменились. Префект уже не хозяин уезда. Найдется управа и на самого префекта. А чтобы обуздать Бушулянгу, надо все рассказать Орошу.
— Вам нечего больше бояться, — говорил я крестьянам.
Ответ был односложен:
— Вишь, вам-то легко говорить… Нечего бояться? Как бы не так! После выборов Бушулянга натравит на нас жандармов. Жандармы подчиняются префекту. Нечего больше бояться! Нет, господин, ты уж извини — мы думаем иначе!.. Нет, дорогой товарищ, — нам есть кого бояться…
Спорить было бесполезно.
Мы подошли к боярскому дому. Ворота были распахнуты, и мы вошли во двор. Все, что я увидел там, говорило о запустении. Боярский дом, огромный, серый, с облупившимися стенами, уже не представлял никакого интереса. Но в конюшне я неожиданно наткнулся на знаменитую коляску, в которой Албу Доля любил ездить в город, запрягая вместо лошадей крестьян. Коляска сохранилась, я ее сразу узнал.
Мне посоветовали заглянуть и в сельскую церковь, построенную одним из прадедов боярина Албу во времена господаря Василе Лупу. В церкви я обратил внимание на большую стенную роспись, изображающую бесчисленные поколения боярского рода Албу Доли…
У каждого из них были
густые насупленные брови.
Дети — точная копия
своих родителей.
У каждого отпрыска боярского рода
было суровое лицо
с крепко сжатыми губами.
Родители — точная копия
своих дедов
и прадедов,
живших задолго до самого Василе Водэ
и воздвигнувших
с божьей помощью
этот святой храм
во искупление своих грехов…
Именно эти люди, изображенные на фреске, угнетали село на протяжении нескольких столетий. Именно они мучили крестьян, избивали их розгами, сажали на кол, четвертовали. А сами обогащались, обогащались…
Теперь все они, все до единого, лежали под тяжелыми каменными плитами. Все они превратились в прах. В желтоватый, в белесый, в серый прах… И ни одному из них уже не надобны были ни золото, ни серебро, ни хлеб, ни вино, ни мед… Им ничего уже не было нужно. Ровным счетом ничего.
У мира нет границ.
Границы есть у жизни.
У мира нет границ…
Выйдя из старой церкви, я снова разговорился с крестьянами. Они рассказали мне о другой напасти, неизвестной в прежние времена, о секте новых христиан, или свидетелей Иеговы, появившейся в районе. Если б эти «свидетели» занимались только критикой старой веры, это никого бы не волновало. Но беда в том, что сектантов кто-то снабдил оружием и они все чаще совершали нападения на представителей новой власти и все чаще запугивали крестьян. Узнав, что я собираюсь ехать в другие села, жители Доли предложили послать со мной охрану. Я отказался, у меня был пистолет, у меня были гранаты. И я надеялся, что в случае чего сумею постоять за себя.
И вот я снова в пути.
Был серенький, бледный день. В поле дул суровый ветер, я всей грудью вдыхал его свежесть и все погонял и погонял свою лошадку. От скуки я даже начал с ней разговаривать, как в детстве, когда мне приходилось гнать табун на водопой. Тогда я разговаривал с целым табуном, а теперь с одной-единственной лошадью:
— Но-о, лошадка!.. Но-о!.. Держись прямо, не сворачивай ни влево, ни вправо, держись прямо и не выбрасывай меня из седла, потому что от этого ты ничего не выиграешь. От меня ты, может, и избавишься, но тебя сразу же оседлает кто-нибудь другой. От людей не так-то легко избавиться, лошадка, потому что люди словно черти… Ты слышишь меня, лошадка?
Лошадка слышала, но ответить не могла. Она с трудом пробиралась по ухабистой дороге, покрытой толстым слоем грязи. Вместо ответа она тихо и ласково заржала, и я нежно погладил ее по холке. Вдруг я почувствовал, что она вздрогнула, повела боками и навострила уши. Я прислушался. Дорога резко сворачивала вправо, так что я ничего не мог увидеть, но, услыхав тревожный топот копыт, понял, что навстречу мне кто-то едет, даже не один, а, судя по всему, несколько всадников. Вскоре я услыхал резкий крик:
— Держите!.. Держите их!..
Не зная, кто кого преследует, я решил на всякий случай принять меры предосторожности. Лошадь стала, повела боками и замерла. Я слез с нагретого скользкого седла, отвел лошадь к обочине шоссе и стал осторожно оглядываться. Лошадь стояла, вскинув уши, как будто тоже чувствуя, что нас подстерегает опасность, и тоже внимательно глядя куда-то вдаль. И я снова заговорил с ней, но уже шепотом: