— Спокойно, моя лошадка, стой спокойно. И не пугайся, что бы ни случилось… Не пугайся, моя лошадка!
Что бы ни случилось, мы как-нибудь справимся…
Я приготовил пистолет. Холодный ветер ударял мне теперь в бок. И вдруг я увидел всадников. Они выскочили из-за поворота и неслись прямо на меня. Впереди скакал бородач в монашеской рясе, припав головой к шее своего коня, а за ним еще один человек, в котором я без труда узнал Босоанку. Нетрудно было узнать и тех, кто его преследовал. Это были Гынжи, человек пять-шесть, все верхом на маленьких горных лошадках, потемневших от горячего пота.
Увидев меня, Босоанка и отец Калистрат Грэмада — теперь я узнал и его, вернее, догадался, что это он, — по-видимому, предположили, что натолкнулись на засаду, и, осадив лошадей, круто свернули с дороги. Они сделали попытку подняться по склону холма, но лошадь отца Калистрата не выдержала, поскользнулась, рухнула на колени и вдруг покатилась назад, на дорогу, увлекая за собой своего седока. Прежде чем он успел опомниться, два Гынжа спешились и кинулись на него с криком:
— Попался, разбойник!.. Теперь уж не уйдешь!..
Гынжи молниеносно сбили его с ног и столь же быстро скрутили ему руки веревкой. Тем временем лошадь Босоанки продолжала карабкаться в гору. Я услышал резкую команду:
— Не стрелять! Ни в коем случае не стрелять!
Это кричал один из Гынжей, уже немолодой человек с прямыми и резкими чертами лица, с тонким вздернутым носом; я обратил на него внимание еще накануне, в Урлэвынте, он уже и тогда поразил меня своим высоким ростом, а больше всего — гордо откинутой назад головой и гордым выражением лица.
— Мы должны поймать его живым!
— Ладно, не кричи! Разве ты не видишь, что я не собираюсь в него стрелять?
В воздухе что-то промелькнуло, и я увидел, как над головой Босоанки развернулся аркан. Это была простая веревка, но действовала она не хуже, чем ковбойское лассо, — в один миг петля охватила тело всадника и затянулась. Гынж, который с удивительной ловкостью бросил веревку, потянул за свой конец, и всадник свалился с лошади. Босоанка попробовал подняться и освободиться от петли, но было уже поздно. Гынжи подскочили к нему с двух сторон, скрутили ему руки и, подталкивая пинками, привели на дорогу, где уже лежал связанный Калистрат Грэмада. Один из Гынжей погнался за лошадью Босоанки, а его сородич, командовавший всей операцией, обратился ко мне и иронически сказал:
— Ты уж нас прости, товарищ, что мы скрутили их веревками. Оно конечно — бандиты тоже люди. Но вот этих двух разбойников мы сумеем доставить в Телиу только в таком виде — связанных по рукам и ногам.
— А разве я вам когда-нибудь советовал их не связывать? Я просил только не убивать никого в пути. Не надо самосуда… Вот и вся моя просьба…
Рыжий Гынж усмехнулся и спросил:
— А куда ты собрался, кандидат? В Блажинь?
— Да, в Блажинь.
— Отложи! Поезжай с нами в Телиу.
Я согласился. Гынжи — люди серьезные, в этом я уже успел убедиться. И я послушался их совета: вскочил в седло и повернул лошадь назад, в город.
Босоанка и отец Грэмада должны были идти пешком под конвоем конных Гынжей. Взглянув на арестованных, я вдруг подумал, что впервые вижу так близко отца Калистрата Грэмаду. Лицо его произвело на меня такое впечатление, что, осадив коня, я попросил своих спутников:
— Будьте добры, подведите-ка этого святого отца поближе ко мне…
Гынжи не заставили себя упрашивать и подвели Калистрата Грэмаду почти вплотную к моей лошади.
— Снимите с него клобук. Они выполнили и эту просьбу.
— А теперь прикройте ему чем-нибудь бороду.
Один из Гынжей со смехом накрыл бороду монаха своей широкой рукой. Теперь я уже почти не сомневался, что догадка моя верна, но на всякий случай спросил:
— Как вас зовут, уважаемый отец?
— Как будто вы не знаете! Меня зовут Калистрат Грэмада. Мое имя знает вся Нижняя Молдова… Калистрат Грэмада…
— А вы случайно не жили когда-то на Святой горе Афон?
— Жил… И в Афоне, и в Иерусалиме… Я объездил все святые места и всюду возносил молитвы господу, чтобы он простил людям их прегрешения… Выходит, и за вас я тоже молился…
— Так-так… А скажите, святой отец, вашего родного отца случайно не звали Дипломатом? Я имею в виду не имя его, а прозвище.
— Не знаю… Отец долго жил на Балканах. Одно время он, кажется, был где-то послом… Может, его и прозвали Дипломатом…
— Ну а теперь еще один вопрос, самый последний… Как же так случилось, господин Косымбеску, что из инженера вы переквалифицировались в монаха?