Старец из скита Молифт, казалось, совсем не удивился моему вопросу. Во всяком случае, он не стал изображать удивления, когда узнал, что мне известно его настоящее имя. Он усмехнулся и ответил:
— Ну, это уж вы сами догадайтесь, я помогать вам не стану. Если вас это интересует, разбирайтесь сами что к чему…
— У меня не хватит на это времени, господин Косымбеску. Да и, собственно, незачем… Теперь уже поздно разбираться в деталях.
Старец перестал улыбаться. Он посмотрел на меня с откровенной ненавистью и сказал так тихо, что, пожалуй, только я один и расслышал его слова:
— Как жаль, что мы тебя не прикончили в свое время! Какая ошибка! Запатеу! Он хоть и уверял, что вы родственники, но все же настаивал, чтобы тебя кокнули… И он был прав… И Босоанка на этом настаивал… И все-таки мы оставили тебя в живых… Какая ошибка!..
Я внезапно расхохотался, хотя мне было не до смеха. Все же я рассмеялся и сказал:
— А теперь уже поздно! Не так ли?
— Это правда, — мрачно согласился Косымбеску, но тут же добавил: — Впрочем, ничего не известно. Все еще может обернуться иначе. Во всяком случае, лет через десять-пятнадцать дело примет другой оборот. Подрастут наши сыновья. И мы уж позаботимся, чтобы они вам отомстили… Можете в этом не сомневаться, они вас уничтожат.
Гынжи, хоть и слышали наш разговор, не проявили к нему никакого интереса. Разумеется, они не знали всего, что знал я. Но им и не нужно было никаких новых доказательств, чтобы считать Калистрата Грэмаду бандитом. Им вполне хватало того, что они о нем знали.
Гынжи снова оседлали своих лошадей и приказали пленникам идти вперед. Босоанка и отец Грэмада послушно зашагали по шоссе. Ветер тревожно шуршал в сухих бурьянах и жнивье. Мы ехали теперь ветру навстречу. Мы возвращались в Телиу. В уездный город Телиу.
Один из Гынжей, молодой, светлоглазый, русоволосый, нагнал меня и спросил:
— Как мыслите, товарищ кандидат, не пора ли намять им бока?
— Зачем?
— Просто так. Чтоб запомнили сегодняшний день.
— Нет, я против.
Гынж пришпорил своего коня и удалился, бормоча что-то себе под нос. Боюсь, это были ругательства в мой адрес. И может быть, я их заслужил…
Всю дорогу до города в моей душе неустанно бурлили хлынувшие на меня воспоминания. Всю дорогу я пытался разобраться в них и привести их в порядок.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
С инженером Мареем Косымбеску, шагавшим теперь со связанными руками по грязному шоссе, меня познакомил много лет назад в Бухаресте философ Балбус Миерла. Состоялось это знакомство в знаменитом заведении, где в те годы можно было встретить великое множество известных политиканов, дельцов, писателей, журналистов, — в бухарестском кафе «Корсо».
Прекрасна — и особенно в тот год — была бухарестская осень. Прекрасны первые осенние дни, когда жара спадает, листья каштанов на шоссе Киселева начинают покрываться медью, и солнце садится в нежном золотистом мареве. В такие дни над столицей стоит высокое прозрачно-голубое небо, а ветер, приходящий издалека, несет с собой запахи полей и лесов.
На перекрестке двух центральных улиц я услышал нежный и звучный голос:
— Порумбиелу!.. Кукуруза!..
Разносчица-цыганка смуглолица, почти черна. Кукурузные початки, которые лежат в ее лохани, желты, золотисты. Молодая кукуруза нежна и горяча. И разносчица-цыганка нежна и горяча… Она ведь тоже родилась и выросла на этой горячей и черной земле…
То, о чем я хочу сейчас рассказать, случилось однажды утром, в один из последних августовских дней. Проходя по Каля Викторией, я повстречался с Балбусом Миерлой. Он схватил меня за пуговицу пиджака, что делал каждый раз, встречая меня на улице. В те годы Балбус был еще молодым человеком, крепким, высоким, с крупной головой и худым лицом, на котором особенно выделялись невероятно тонкие губы. Из-за них рот Балбуса Миерлы казался рыбьим, а его маленькие глазки я бы сравнил с глазами белки, если бы у белок бывали зеленые глазки.
Схватив меня за пуговицу, Балбус дружелюбно сказал:
— Зайдем в «Корсо», выпьем пива!
— Но ведь сейчас очень рано, — возразил я. — И десяти еще нет… Начинать день с пива? Нет, господин философ, это не годится. Я согласен пойти в «Корсо», если мы будем пить не пиво, а кофе…
По дороге в кафе, когда мы поравнялись с королевским дворцом, я вдруг с удивлением увидел в одном из окон человека в полосатой пижаме. Держась за портьеру, он обозревал улицу. Я узнал короля. Балбус Миерла тоже его узнал и спросил: