У директора радостно заблестели глаза, и он стал поглаживать свою красивую бородку. (Его маленькие глазки всегда плотоядно поглядывали на женщин, за что ему присвоили кличку Свинья с бородкой.)
— Ах, вот оно что! — сказал он с явным удовлетворением. — Мне это нравится… Я имею в виду твое второе предложение. Такая статья может стать сенсацией. Да, да, это бомба, которая подымет наш тираж! Я готов напечатать даже несколько статей на эту тему.
Я твердо сказал:
— Ради сенсации я не напишу ни одной строчки.
— Пиши как хочешь, — добродушно сказал директор. — Я даю тебе полную свободу. Разумеется, мне доставит удовольствие статья, вскрывающая весь этот гнойник. Убежден, что такая статья увеличит число наших постоянных читателей…
— Хорошо, я подумаю… Это глубокий гнойник, и мне противно к нему прикасаться. Марей Косымбеску… Марей Косымбеску и все остальные… Да, это будет не просто.
В тот же день друзья и почитатели «нового Лифаря» стали осаждать своими просьбами и меня. Они подходили ко мне на улице, подсаживались к моему столику в кафе, приходили в редакцию и задавали один и тот же вопрос:
— Вы уже написали о нашем милом танцовщике Мицу?
— Нет… И не собираюсь…
— Жаль. Очень жаль. Мицу гениален. Надо показать всему миру, что и в Бухаресте имеются гении.
— Может быть… Однако всем известно, что этот Мицу…
Мне не давали закончить фразу.
— Какое это имеет значение? Ведь и многие другие известные люди — они ведь тоже… В сущности, любовь между людьми одного пола — лучшее доказательство, что наше общество уже преодолело свою отсталость и поднялось на более высокую ступень.
Дней через пять после скандального спектакля я уже не мог появляться на людях. Со всех сторон я слышал упреки:
— Вы до сих пор не отметили в своей газете талант нашего дорогого Мицу!
— Почему вы не написали о нашем замечательном танцовщике Мицу?
— Не написал и не напишу. Ни за что на свете!
— Очень жаль. Вас будут бойкотировать. Вы пожалеете, но будет поздно.
Я уже понимал, что столкнулся с могущественной кликой, которая может нанести мне немалый вред. (Так оно и случилось позднее.)
И я все чаще стал задумываться: а стоит ли бороться с этой мафией?
И вот однажды утром в мой редакционный кабинет без стука ворвался некто Опря Добрин, судебный следователь при бухарестской прокуратуре, человек, пользовавшийся репутацией большого подлеца. К его услугам правительство прибегало всякий раз, когда нужно было замять какое-нибудь мошенничество или преступление. Весь Бухарест побаивался этого служителя Фемиды, и вместе с тем все его, конечно, глубоко презирали. Вот именно этот-то тип вдруг явился ко мне в редакцию. Зачем? Он развалился на стуле и без умолку начал болтать о всяких пустяках. Я его не прерывал, придерживаясь старого правила, что в подобных случаях лучше молчать и дать непрошеному гостю выговориться. Итак, я терпел болтовню Добрина, дожидаясь, когда он сам объяснит причину своего прихода.
— Очень многие говорили мне о вас, — продолжал Добрин самым любезным тоном. — Рассказывал мне о вас и господин Косымбеску. Он очень вас хвалил. И я подумал: о, если бы такой человек примкнул к нам!
Я сразу же понял, что он имеет в виду, но продолжал молчать. Следователь счел это за поощрение и стал потихоньку гладить мою руку. Я резко отдернул руку и спросил:
— А собственно, что вам от меня нужно? Говорите прямо…
— Ну что ж… скажу прямо. Я пришел попросить вас написать в вашей уважаемой газете о нашем дорогом и талантливом танцовщике Мицу. Ведь это гений. Вы окажете нам большую услугу, если поведаете своим читателям о его выдающихся способностях…
Мне очень хотелось плюнуть ему в лицо, но я взял себя в руки и сказал:
— Ладно, поскольку и вы настаиваете — я напишу о вашем любимце.
— Положительно?
— Весьма…
Он горячо пожал мне руку и даже попробовал меня поцеловать, но я снова отстранился и спросил:
— Неужели и вы, господин следователь? Вы, так сказать, блюститель закона и нравственности…
Он хитро подмигнул и, понизив голос до шепота, сказал:
— Об этом мы еще поговорим… Если вы решитесь, ни один из нас… я хочу сказать, ни одна из наших девушек вам не откажет…
Я позволил ему выйти и даже не дал пинка в зад. И не надавал ему пощечин. Впрочем, ни то, ни другое его бы не удивило. С ним такое уже случалось.