Рука Баллантайна потянулась к хрупкому плечу. Легкое движение воздуха вызвало моментальную реакцию, и страдальческие вздохи Кортни смолкли. Как слепой, ищущий защиты, она ощупывала руками воздух, пока не наткнулась на твердую стену мужской груди, и с рыданием бросилась в объятия Адриана – объятия, которые сначала были холодными и неуверенными, медлившими принять ее, не желавшими широко раскрыться и дать возможность обезумевшим, тоскующим рукам найти что-то реальное, за что можно было бы ухватиться. Поморщившись, когда ему в плечи вонзились острые ногти, Баллантайн сел на край койки и почувствовал, как горячие слезы Кортни побежали по его телу. С тихим проклятием из его легких вырвался воздух, он осторожно провел пальцами по ее плечу, а потом и шее и погладил золотисто-каштановые шелковистые волосы. Притянув Кортни к себе, Адриан нежно укачивал ее до тех пор, пока страшное напряжение не покинуло ее тело и она не выплакала последнюю горькую муку.
Приподняв ей подбородок, он в свете фонаря рассматривал бледные черты, а потом, легонько погладив Кортни по щеке, взглянул на слезы, которые, словно бриллианты, блестели у него на пальцах. Ни о чем не думая, Адриан склонился к ней и коснулся ее дрожащих губ нежным поцелуем – он уже очень давно не испытывал потребности проявить свои чувства подобным образом.
Мягкость и беззащитность, которые он обнаружил, напугали его. Раньше он целовал упрямое, дерзкое существо, которое напрашивалось на урок искусства выигрывать и получило его. Тогда дух и воля этой девушки бросили ему вызов; сейчас он обнаружил, что целует нежную, податливую женщину, обещавшую его телу именно то освобождение, которого оно жаждало, – слепое бурное освобождение, которое стало бы для него желанным спасением. Адриан мечтал забыть обо всем и быть забытым всеми, пока будут длиться эти темнота и нежность.
Он ощутил, как губы Кортни затрепетали и шевельнулись под его губами, а руки, мгновением раньше искавшие у него успокоения, сжали его с новой силой, от которой его пронзил озноб.
Что он делает? Что за безумие его охватило?
Адриан хотел отодвинуться, но нежное тело последовало за ним, и на этот раз он столкнулся с другим соблазном: дерзкая твердая грудь оказалась около его руки, и ее кончик настойчиво просился в его ладонь. Он оторвался ото рта Кортни, ощущая на губах вкус соленых слез, его рука накрыла ее грудь, и даже сквозь слой ткани, преграждавший ему путь, он ощутил бархатную мягкость тела. Все возраставшая жажда лишила Адриана способности мыслить ясно – или уйти. Он тяжело дышал, кровь пульсировала, затопляя разум и иссушая его желанием, но он все же сознавал, что должен преодолеть слабость в руках и потребность, возникшую в чреслах. Господи, эта потребность!
– Нет, – хрипло пробормотал он, – нет, черт побери...
Быстро опустив Кортни на постель, Адриан накрыл ее одеялом до самого подбородка и медленно попятился от кровати, продолжая пожирать девушку глазами и желая ее вопреки всему. Его тело горело, на губах остался вкус слез, вкус невинности – и женщины. Он отступал и отступал... пока не почувствовал за спиной доску двери, и тогда повернулся и выбежал в темный коридор.
Кортни испуганно открыла глаза, не понимая, что ее разбудило. Ее тело трепетало, сердце стучало, губы были влажными и чего-то ждали. Приподнявшись, она настороженно оглядела каюту – ничего не произошло, она была одна в темноте, освещенной мерцающей спиртовой лампой. Кортни убрала пальцы с влажных висков и решила, что ее, должно быть, напугал и разбудил ночной кошмар. Он был таким реальным, таким отвратительным, таким ужасным – если не считать конца. А затем ужас скрылся под тенью, под прохладной, успокаивающей нематериальной тенью, у которой не было ни имени, ни формы.
Кортни продолжала дрожать и еще какое-то время лежала под одеялом, не в силах избавиться от призрачного ощущения теплых рук, ищущих губ и жаждущего, напряженного тела.
Глава 7
Звон корабельного колокола возвестил о наступлении утра. На палубах зашумели матросы, будя своих товарищей и торопливо застилая и складывая подвесные койки. В этот день, как и во все остальные, существовали дела, которые необходимо было закончить, пока в восемь колокол не позовет на завтрак. Нужно было отскрести палубы от грязи, проверить, не повреждена ли оснастка, начистить поручни и зашлифовать на них царапины.
Сквозь неясную дымку страха и кошмаров Кортни услышала, как поднялась суета. За ночь мышцы ее затекли, ссадины на запястьях горели, в пересохшем горле ощущался горький вкус страха за Сигрема. Сигрем был сильным, но никто не может выдержать триста ударов. И для него, для человека, который был как сама жизнь и огонь, это будет постыдная смерть.
Кортни смутно ощутила в руке что-то холодное и твердое и обнаружила, что сжимает маленький золотой медальон, который носила как талисман, как икону, дававшую ей силы, необходимые, чтобы пережить день. Дрожащими пальцами она открыла крошечный замочек и раскрыла медальон. В одном овале была миниатюра ее матери, Сер-венны де Вильер. С поистине королевского, безупречно красивого лица, которое покорило сердце дерзкого ирландского авантюриста, смотрели светло-голубые глаза. Во второй овал было вставлено довольно топорное изображение Дункана Фарроу. На портрете он получился не очень похож на себя, если не считать гривы густых золотисто-каштановых волос и квадратного, тяжелого подбородка, но Кортни могла бы дорисовать его дерзкую улыбку и неизменный блеск в темных задумчивых глазах.
Сервенна де Вильер была дочерью Валери Гастона де Вильера, казначея и доверенного лица Людовика XVI. Она убежала с Дунканом Фарроу, несмотря на возражения семьи и советы друзей, а ее отец, придя в ярость, послал два десятка своих людей, чтобы они выследили и поймали любовников. Их настигли через неделю, всего за час до того, как они успели добраться до побережья и обрести свободу. На Дункана напали и оставили умирать, а Сервенну вернули в замок отца, где через восемь месяцев у нее родился ребенок.
За несколько коротких лет революция залила страну кровью. Короля отправили в тюрьму; огромные имения аристократов были конфискованы, а их владельцы согнаны в маленькие, тесные камеры дожидаться беспристрастного судилища гильотины. Каким-то чудом Сервенне де Вильер вместе с маленькой дочерью удалось убежать в Тулон, крупный порт, наводненный антиреволюционными силами, которые обратились к Британии за поддержкой. На протяжении следующих нескольких лет Сервенна помогла несчетному количеству аристократов бежать из страны, но сама отказывалась уезжать, тем более после того, как начали распространяться слухи о дерзком ирландском наемнике, сражающемся на стороне британцев. Понадобилось еще несколько месяцев, чтобы получить подтверждение, что речь идет о Дункане Фарроу, и еще много времени ушло на то, чтобы дать ему знать, что она осталась жива, хотя все ее родные погибли.
Но сообщение опоздало.
Блистательному молодому артиллерийскому капитану по имени Наполеон Бонапарт было поручено обстрелять Тулон. Ради спасения жизни Сервенна была вынуждена снова бежать – на этот раз в провинцию, где ее с ребенком надежно спрятали их бывшие верные слуги. Попытки снова связаться с Дунканом заняли еще целый год, но к тому времени переутомление и необходимость постоянно скрываться подорвали здоровье Сервенны. Преданная алчными крестьянами и ослабевшая от лихорадки, чтобы бороться с новыми трудностями, Сервенна совершила последний подвиг: она заманила врагов в далекую деревню, чтобы за это время Кортни могли благополучно доставить на корабль Фарроу. За такое мужество Сервенну на гильотину провожала огромная сочувствующая толпа.
Захлопнув медальон, Кортни снова сжала его в кулаке. Она унаследовала храбрость и мужество матери, а также коварство и хитрость отца, который поклялся, что не успокоится, пока море не станет красным от французской крови. Дункан Фарроу не воевал с американцами, пока они не решили вмешаться, и дело кончилось тем, что их нельзя было просто не замечать или прощать. Если Дункан еще жив – а Кортни всем сердцем верила, что это так, – она должна найти способ добраться до него. Ей нужно быть сильной и храброй, сделать все, чтобы выжить, и вместе с отцом отомстить тем, кто хочет их уничтожить.