В итоге меня опять вызвал Львов, и, представив военному и морскому министру Гучкову, долго хвалил за патриотический порыв. Я только к середине разговора понял, что речь идет о колесах, а до того тупо хлопал глазами и недоумевал.
Мне и еще нескольким сотрудникам Школы выписали премии, кому-то вроде, даже очередное звание дали. На заводы поступил армейский заказ на новые колеса. Мы этим, конечно, нагло воспользовались. К лету все наши машины были переобуты.
Впрочем, не все проекты заканчивались удачно. Моя мечта о бронепоезде была безжалостно убита железнодорожниками. Они вообще держались наособицу. Такая же кастовость, как и у флотских, только флотские жили в своем отдельном мире, а от железных дорого в стране зависели все. В девятьсот пятом, говорят, когда они к всероссийской стачке присоединились, страна встала намертво. Так что, чувством своей значимости паравозники просто переполнены. В общем, не дали они мне платформ и даже говорить об этом отказались. Так что затаил я на них обиду почти детскую. Ведь так все хорошо складывалось. Моряки рассказали мне об устаревших и снятых с кораблей при модернизации пушках. Инженер рассчитал нагрузки и гарантировал возможность круговой стрельбы с платформы как минимум шестидуймовок, под ограниченными углами и восьмидюймовок. Все радужные перспективы разбились о жлобство железнодорожников. Главное, что даже причин не приводили. Просто заявляли, что нету, и ухмылялись. Можно было, конечно, взять силой, но тогда мы бы не смогли никуда этот бронепоезд вывести. Нас бы просто не пропустили. Без постоянной на каждой станции водой, загрузки углем и прочих неведомых мне нюансов, ездить по железке было невозможно. Да и власть такой наглости не поймет. В феврале, пока пыль не улеглась, еще куда ни шло, а сейчас уже наглеть чревато. В общем, отдал свои наброски армейцам, у них возможностей больше. Думаю, ухватятся. Бронепоезда еще с англо-бурской применяют, тут ничего нового нет, а вот о том, что есть приличное количество практически бесхозных пушек довольно приличного для суши калибра, в генштабе не знали. Да и не полноценный бронепоезд предлагал я, а просто поезд артподдержки. С установкой тяжелых орудий возни много, а тут кинул рельсы по облегченному варианту, то есть без насыпи, вдоль лини фронта на угрожаемых участках и можно оперативно концентрировать огневую мощь. Алексеев не дурак, должен ухватиться.
Впрочем, вся эта суета, хоть и была важной, но по сравнению с политическими событиями казалось пустяками.
Третьего апреля меня дернули к Финляндскому вокзалу. Причем дернули не только меня, но Елина с его Остинами и солдат из гарнизона города. Солдат туда отправлял Петросовет, а вот Елина и меня партячейка. Я, как обычно, был по уши в делах, так что даже не успел узнать, зачем мы туда едим. Понятно, что не воевать, а на мероприятие, раз остальное ополчение не тронули и патронами не загрузили. Да и вообще настроение у окружающих не то было, чтобы про бои думать. В общем, ехал я, сам точно не зная зачем, а причина оказалась весомой. В Петроград прибыл Ленин.
Петросовет организовал торжественную встречу, и все подходы к вокзалу оказались заняты. С трудом мы пробрались на площадь, и, припарковав елинские Остины как попало, пошли к перрону. Там мы столкнулись с представителями Петросовета. Одного из них, Скобелева, я уже знал, а второго опознал по газетным фотографиям. Это был Чхеидзе, председатель исполкома.
- Откуда бронеавтомобили? Кто приказал? - сходу набросился он на меня.
- Из гаража, тут рядом. Никто не приказывал. - с наивным спокойствием ответил я - а что, они могут помешать мероприятию?
Чхеидзе хотел что-то сказать, уже сделал строгое лицо, но ему помешал паровозный свиток. Все разом оглянулись на подъезжающий поезд, и председатель, досадливо махнув на нас рукой, занял свое место.
Поезд медленно подкатил к перрону и остановился, выпустив напоследок облако пара, будто устало вздохнул: 'всё-о-о-о-о-о'. Оркестр грянул 'Интернационал', шеренга солдат подравнялась, все уставились на дверь вагона, перед которой стояли петросоветовцы. Первым вышел проводник, оглянулся удивленно и поняв, что попал в эпицентр встречи, шустро спрятался обратно в вагон. Видно, бедняга не подозревал, что в его вагоне едет столь важная персона. Следом за ним в вагон заскочил, какой шустрый молодой человек, и после некоторой заминки, появился, наконец, Ильич. Он нервно оглянулся и шагнул на перрон. Тут же навстречу ему шагнули представители Петросовета, и Чхеидзе толкнул небольшую приветственную речь, в которой выразил надежду на 'сплочение всех сил демократии для защиты революции от угроз изнутри и извне'.
Впрочем, особого успеха речь не имела. Ленин ответил как-то невнятно и направился к выходу с вокзала. Стало очевидно, что торжественная встреча ему толи не понравилась, толи старый подпольщик оказался просто не готов морально к подобным мероприятиям. Чхеидзе со Скобелевым растеряно смотрели ему вслед, а товарищи из партячейки уже обступили своего вождя со всех сторон и активно вводили в курс дел прямо на ходу. Дорога от перрона до площади была короткой, только зал перейти, но Ленину хватило, чтобы выработать линию поведения.
- Нужно выступить перед собравшимися - бросил он, выскочив на ступени перед дверьми вокзала.
Все сразу стали оглядываться, и кто-то невидимый мне из-за чужих спин ткнул рукой в сторону ближайшего Остина. Кучка большевиков стремительно направилась к нему, и вскоре Ленин уже карабкался на крышу машины. Историчность момента ударила мне по мозгам. Ведь ожидал этого, знал, что так будет, привык уже, что нахожусь в прошлом, а вот теперь стоял и заворожено смотрел, как будущий пока вождь мирового пролетариата, утвердившись на крыше Остина, обводит взглядом толпу. Наверное, вот так образами и откладывается в нас история. По крайней мере, меня только теперь настигло осознание, что все произошедшее со мной по-настоящему. Революция настоящая и Ленин настоящий и все остальные, включая неизвестно где находящихся и неизвестно, чем занятых сейчас моих предков.
Толпа, между тем, заметила Ильича и по ней прокатилась волна легкого возбуждения. Вообще, народ по большей части понятия не имел, кого встречают. Все-таки, революционеры не были до сих пор публичными людьми и широкие массы их не знали. Выход Ленина с вокзала толпа как-то прозевала, уж больно скомканный он получился, а теперь все пытались выяснить друг у друга тот ли это человек или еще нет. То что, что столь пышно встречаемый человек, большой герой революции всем было понятно, оставалось выяснить, кто это чтобы начать восхищаться и уважать.
- Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! - начал Ленин и толпа мгновенно смолкла, приготовившись внимать мудрости нового, пока неизвестного большинству героя и мудрого вождя.
Я же продолжал пребывать в прострации и самым идиотским образом ждал, когда же, наконец, Ильич вытянет одну руку в светлое будущее, а другой ухватится за свое пальто, чтобы стать похожим на памятник, который тут, чуть ближе к Неве будет стоять в будущем. Так я всю речь мимо ушей и пропустил. Спохватился только, когда прозвучало историческое 'Да здравствует всемирная социалистическая революция!' Странно, а я помнил, только про социалистическую и совсем ничего про всемирную.
Ленин слез на землю и пошел к поданному автомобилю. Толпа прореагировала как-то непонятно. Одни кричали 'ура', другие чему-то возмущались, третьи просто недоуменно оглядывались и спрашивали окружающих: 'все что ли? И чего собирались?'. Ну а я с Елиным просто уселся в Остины и покатились следом за главным большевиком к дворцу Ксешинской. Там Елин, поговорив с кем-то из товарищей, снова запрыгнул в свой уже исторический бронеавтомобиль и укатил в гараж вместе со всеми остальными машинами отряда. Я же зашел во дворец и выбрав кресло поудобней, надвинул фуражку на глаза и погрузился в размышления. Ленин человек серьезный, иначе не стал бы вождем, а значит, первым делом станет разбираться в текущем положении дел. Тем более, что он только что жестко отмежевался от верхушки Петросовета. В процессе разбирательства желания поговорить со мной, должно возникнуть неизбежно. Так что сейчас я делал вид, что дремлю, а сам прокачивал ситуацию.