Найдя взглядом забившийся в угол крылатый конвертик (послание от Ветра или ветреное послание?), Белка трогает его подушечкой пальца, подтверждая желание открыть новое сообщение от Любимого, но так и не успевает прочитать. В тишине уютной бежево-бордовой спальни раздается звук вторжения в личную жизнь, и на мобильнике высвечивается короткое, но такое родное для многих "Мама".
Мама – то редкое слово, которое на любом языке мира произносится с нежностью. Тот редкий человек, на поддержку которого можно рассчитывать двадцать четыре на семь, и триста шестьдесят пять в году. Спасительная крепость, дом советов, точка отдохновения. Этакий пауэр банк для пополнения жизненной энергии. Да? Да, но не в том случае, если маман всю свою сознательную жизнь провела в кутежах и разъездах. Не в том случае, если к шестидесяти у неё прогрессирующая деменция, когда изношенный организм перестает выполнять даже самые простые задачи без сбоев в программе. В этом случае каждый звонок превращается в пытку, каждая встреча в рабский труд.
Забыв о письме Юлька прижимает плечом телефон к уху и, стаскивая через ноги ночнушку, попугаем повторяет в трубку:
- Да, приеду я, приеду, мам. Ма-ам? Ты слышишь? Мам? Я уже одеваюсь. Какой ещё кафель? Мама, ну, не говори ерунду. Как мог битый кафель попасть к тебе под матрас?
Продолжая слушать очередной параноидальный бред, Юлька натягивает на попу тонкие кружевные трусики, следом джинсы. Кое-как справляется с лифчиком. Потом все же ставит на громкую связь и кладёт телефон на тумбочку, ибо если попытаться просунуть голову в худи, удерживая мобильник плечом, он скорее всего сковырнется на пол и это будет катастрофа. Лишиться единственного средства связи с Любимым – все равно, что добровольно сдохнуть от инфаркта.
О том, что сам Любимый в этот момент сидит и клацает по значку «обновить» в ожидании ответа на письмо, Белка как-то не подумала.
Я ненавижу ждать. Ненавижу, когда что-то идёт не по моим правилам. Я написал ей письмо. Я всю ночь рифмовал двадцатистрочное послание. А в ответ, вот уже семнадцать минут тишина. Семнадцать. Об этом свидетельствует башня из кунжутных печеньев. С каждой минутой она становится на один крекер выше. Эдакий столбик шкалы моего раздражения.
Она прочитала стиш. Я это вижу по оповещению. Прочитала и ничего не ответила. Даже если не понравилось, ну может такое быть, ну не впечатлило, бывает… могла хотя бы смайлик отправить. "Спасибо" на худой конец. Хоть что-то. Я не ханжа и не страдаю приступами инфантильности. Я просто рассчитываю на элементарную благодарность и уважение. Каждый труд должен быть оплачен. Верно?
Водружаю ещё одну кунжутную пластинку, и башня начинает крениться вбок, становясь неустойчивой. Точно такой же, как моя уверенность в том, что Юлька перезвонит. А это значит, что я ошибся. Это значит, что моя бунтарка пытается поставить меня на место. Плохо. Очень плохо. Бунт, террор, вымогательства поощрять нельзя. Дашь слабину один раз, она начнет этим пользоваться постоянно.
Указательный палец несколько раз ударяется о поверхность стола, имитируя звук капающего крана. Или удары барабана, отсчитывающего шаги преступника, идущего на эшафот.
Я даю ей ещё минуту. Одну минуту на то, чтобы перестать обижаться из-за ерунды и позвонить. Я продолжаю отстукивать указательным пальцем выжидательный ритм. Второй рукой прокручиваю по часовой стрелке последний свободный крекер. И неотрывно смотрю на бегущую по кругу секундную стрелку. Та завершает свой цикл. Минутная стрелка перепрыгивает на одно деление. Время вышло. Крекер падает на вершину, как плоский метеорит, и башня рушится, рассыпаясь на столе кунжутными обломками. Вместе с ней рушится моё терпение. Я захлопываю крышку ноута с такой силой, что от неё отлетает кусок пластика. Эта трещина появилась уже довольно давно, и вот теперь всё же раскололась окончательно.
Глава 2. Звук
«Я не твой бой, я не твой парень…», – поёт Юлькин наушник голосом Билана, и она приплясывает в такт музыке, будто радуясь тому факту, что Дима не претендует на её сердце.
Пока она добиралась к матери, вопрос с битым кафелем, который якобы мистическим образом оказался под матрасом, решился сам собой. Ирина Геннадьевна успела переключиться на телешоу «Найду тебя» и попросту забыла, зачем звонила дочери. Великолепное свойство мозга, пораженного болезнью Альцгеймера. Или сенильной деменцией, как её иногда называют психиатры. Вот оно простое человеческое счастье – живёшь себе в массивном вздувшемся поролоново-бархатной обивкой кресле; обрастаешь жировыми складками, сливаясь с этим креслом в единую массу; смотришь в телевизор, где для тебя разыгрываю всякие развлекательные шоу; а все проблемы решаются сами собой: откуда-то появляется еда, куда-то деваются отходы жизнедеятельности, и даже невесть откуда взявшийся под матрасом кафель вдруг исчезает вместе с воспоминаниями о нём. И никакой искусственной лоботомии. Истасканный организм всё делает сам.