- Зоя! Подожди…
Женщина остановилась, не оборачиваясь.
- Чего тебе?
- Ты одна живешь?
- Стала бы я тебя звать, если бы не одна. Даже не слушаешь… Я тебя жить к себе не зову – на одну ночь только. Тебя как звать-то?
- Зейд.
- Идем, тут недалеко…
Я ее в баре и не разглядел толком. Неудобно было пялиться, да и обстановка не располагала. А здесь вообще ни хрена не видно, только черный силуэт в плаще, да голос. На голове что-то – то ли платок, то ли шарфик повязан. Сказать, что я за голосом ее повелся… Если бы вы знали, как мне сейчас не до этого.
Дом оказался небольшим коттеджем. Ей одной, пожалуй, даже многовато. У входа столб фонарный, круг света, мы вошли в него, и я пригляделся. Обычная… Это хорошо. Не красавица, не уродина, заурядная внешность и полные глаза одиночества. Может зря пошел? В самом деле – иди, знай, напридумывала себе невесть что. Странник в погонах, скиталец-романтик, настоящий мужчина… А может и нет. Может просто пожалела. Да нет же, кретин, не зовут в дом незнакомых людей с автоматами просто так, даже из жалости не зовут, не может такого быть. Чтобы такого постояльца в дом привести, это как на себя рукой махнуть надо, крест на себе жирный… Мол, чего думать, терять-то нечего. Это тебе сейчас так кажется, а когда крыша загорится… Зоя достала из кармана ключ и открыла дверь.
- Входи.
- Может не стоит все-таки?
- За себя боишься, или за меня? Да им всем наплевать – где я и с кем, и в голову никому не придет тут тебя искать.
Ну смотри. Я вошел, дверь щелкнула и закрылась.
- Только ботинки сними, у меня чисто, вон, тапки надевай…
Большие. Не ее размер.
- Что смотришь? Маловаты? А-а… понимаю. Думаешь, откуда тут мужские тапки, раз одна – угадала? Так ведь я не всегда одна, бывают и у меня гости, вот как сейчас.
- Я тебе хлопот не доставлю. Кроме тех, что снаружи ждут…
- А я хлопот не боюсь. Есть ты, наверное, не будешь… Я кофе сварю. У меня пирожные есть.
Просторная гостиная, стол посередине, восемь стульев, диван у стены. В углу – маленький телевизор. Когда-то жила семья. Четыре человека, может пять… Люстра на потолке – тяжелая, тусклая, старая. И все вокруг такое же – с налетом времени, пальцами людскими тронутое, оживленное. Чисто – ни пылинки, ни соринки, только краски выцвели.
- Зоя, можно я телевизор включу?
- Он не работает. Все никак не соберусь в починку занести.
- Что ж ты делаешь вечерами – одна, в пустом доме? С ума можно сойти…
- Привычка. И я не одна,- Зоя вышла из кухни с огромным рыжим котом на руках.- У меня друг есть. Викс.
- Хороший друг. Солидный.
- Главное – верный. Ждет, когда я с работы приду... Встречает. Сегодня не вышел, потому что тебя испугался, железом от тебя пахнет. Извини, Викси – не испугался, а просто подождал, пока не представят. Он у меня не трус.
- Это видно… Меня животные любят. Во всяком случае, больше, чем люди.
- Это, смотря какие люди. Ты по нашим огрызкам не суди – они кроме себя, родимых, вообще ничего знать не знают, не любят, и в упор не видят. У них и в мыслях этого нет, и в головенках не помещается – как это, другого человека любить.
- Да нет, у них жены есть, дети, родители… Обычные люди. Как все.
- Есть у них дети, как не быть… Детей пинают, с женами дерутся, родителей не помнят, и не поминают, у кого на кладбище уже… Работают целый день ни шатко, ни валко, спустя рукава. А вечером собираются стадом, жрут, пьют, морды разбивают друг другу. Смотришь на них со стороны, не люди – мясо безмозглое. Викс, и тот умнее… Зачем живут – сами не знают, те, кто помоложе кидаются на все, что движется, и девчонки не лучше. Трахаются с кем попало, детей рожают, как кошки, неизвестно от кого, беременеют снова и снова, аборты, выкидыши, руки на себя накладывают, или дружков своих режут сонных… Пьют, курят с тринадцати лет, травятся гадостями всякими, к двадцати пяти уже старухи. Зачем это, Зейд? Без надежды, без радости… Не могу я тут больше. Ты говоришь – одной, в пустом доме с ума можно сойти. А мне одной лучше, я хоть помечтать могу, глаза закрою, и представляю, как это могло бы все, по-другому. У меня родители тоже ругались, но чтобы вот так… Любили друг друга, хоть и не говорили вслух, а про настоящее разве нужно говорить? И так видно… Отец умер – мать и двух лет одна не протянула. Братик мой вещички быстренько собрал, пойду, говорит, мир посмотрю. Умный мальчик, вовремя смылся… Шестой год смотрит – ни звонка, ни открытки, ни письма. Может, и нет его уже. А я все сижу, дом родительский сторожу, есть где-то дальняя родня, только очень далеко, я и в глаза-то их не видела, только и знаю, что есть. Чужие люди, в общем-то. Каждый день себе говорю – уходи отсюда, может где-то есть нормальная жизнь, может, встретишь кого, хоть немного поживешь по-людски, и то не так обидно будет умирать. Только одной страшно… Позвал бы кто – ушла бы, не раздумывая.