- Сама сможешь?
- Конечно, они не тяжелые.
Беспокойно озираясь, выхожу на темную улицу, Зоя запирает дверь, оборачивается, берет чемодан, клетку… Сухой щелчок бьет по нервам, кажется промахнулся, я присел, обернулся к ней – лежит, прислонившись к двери, лицо застыло, глаза закатились немного, на лбу маленькое черное пятнышко… Обмякла. Викс жалобно мяукнул, открываю дверку. Беги, друг… Теперь сам.
Я медленно встал, сбросил мешок, и пошел по улице. Дома замерцали, воздух потемнел, будто ночь повернула вспять, очертания улицы поплыли, я вдруг увидел того, кто стрелял. Через стены. Два дома от того места, где я заколол снайпера… Сам не пойму, как в одно мгновение очутился рядом. Он тоже не понимает, поздно что-то понимать, рука тянется к его горлу… Позвонки с треском ломаются между пальцев, голова подпрыгивает и катится в сторону. Окровавленное тело нелепо взмахивает руками, мешком складывается на пол. Я вижу весь ваш прогнивший городишко насквозь. Вот еще один – прячется в кустах. В руках у него бита, была у него, теперь руки его пусты, он смотрит на них, силясь понять, как это вышло, а бита уже торчит у него из спины, пробив мягкий живот. Он еще надеется убежать, пробегает шагов десять и падает лицом в мягкую траву газона. Странно – я знаю, что в соседнем доме живет женщина, она дала Зое клетку для Викса, но я ее не вижу. По улице, той же дорогой, что шли вчера вечером, никуда они не денутся, куда им тут бежать? Это вам не шайка бандитов, отсидеться не выйдет… Навстречу едет машина с побитыми фарами, за рулем – Келус, жмет на газ, чтобы успеть, пока я сниму автомат… Не сниму. Машина бьется об меня, как в столб, сминается вокруг, задние колеса взлетают вверх. Келус вылетает через лобовое стекло, падает под ноги, секундное замешательство – молодой, восемнадцати нет еще, может одумается… Перед глазами всплывает лицо Зои с маленькой дырочкой во лбу. Не одумается. Бесчувственное тело взлетает вверх, в стену дома справа, ломая руки и ноги. Он еще жив, удар в горло ломает кадык… Готов.
Еще очень рано, но они все там, я знаю. Вижу их. Ждут новостей... Будут. Совсем скоро.
Дорога выводит на площадь, перед баром – двое, смотрят на меня, разинув хлебала, две пули летят медленно, вращаясь, расходятся все дальше, влетая в раскрытые вонючие рты… Приятного аппетита. Брызги летят в стены, праздник начался, друзья. Открываю дверь, и вхожу. Отмечаю про себя, что четко вижу не всех – человек пять, в том числе и толстый бармен по имени Варвиль, того же цвета, что и дома, столы, стулья, стойка… Темные, смазанные фигуры, неживые, замерли, заморожены. Зато остальные – как на открытке, в цвете, щедро залиты светом, сценический триумф, как стрелок, как Келус… Ствол размеренно выталкивает маленькие красноватые заостренные цилиндрики, один за другим, по одному на каждого, больше не нужно, огонь расцветает, как громадные оранжевый цветок. Клубы порохового дыма медленно расплываются перед глазами, развернутый веер, пули летят, входя точно туда, где маленькое черное пятнышко на ее лбу, выбивают никчемные жизни вместе с бесполезными мозгами. Минута сорок две. Все кончено. Темные фигуры все так же неподвижны. Непричастные, малый остаток, все сначала, сначала… Темнее, еще темнее…
…По небу побежали бирюзовые облака. Оранжевый ветер принес знойный аромат Фледеланцы. Одинокие нити фортин раскачиваются высоко над землей. Они спят. Еще не созрели. Когда ветер станет желтым, он разнесет повсюду мелкий дождик из красно-розовых спор… Будет красиво. День, с привкусом света и утренней прохлады, начал свое шествие. Тридцать восьмой день Брудероке.
Плай ощупал пространство зарядами чу, и остался доволен – никаких проявлений темной сосредоточенности не осталось и в помине. Порождения душной ночи ушли вместе с ней. Светолюбивые поднимаются из глубин, чтобы насладиться первыми лучами, и свежим, легким, пряным туманом, смешавшим в себе нежное тепло ветра, и прохладу остывших песков. Старые конусы Стипл-Хо потемнели, вбирая максимум энергии, истраченной за ночь. К полудню они станут совсем черными… Плай ощутил присутствие незнакомых форм материи. Прекрасные создания, сотканные из частиц мэй-фоа и пустоты, струились в толще воздуха, вызывая волнение и дрожь. Он не мог объяснить, в чем именно заключена их красота, знал лишь, что они изумительны, великолепны, что ничего подобного он еще не видел, и наверняка уже не увидит. Небо покачнулось, в лицо впились тысячи крохотных жал. Мир вздрогнул и вытянулся в струну…