Единственный, кто очень внимательно меня слушает – это мой доктор. Он регулярно приходит, ставит маленький диктофон на стол, все тщательно записывает, его ассистентки забирают мои художества, я иногда вижу, как они идут втроем по коридору, и он им объясняет значение того, или иного моего слова, жеста, рисунка, сложное течение моей болезни, ее противоречивый характер, они слушают его восхищенно – гений! Он умница, ему уже давно нужна своя клиника, здесь нет нужного размаха, не его масштаб. Он очень оригинален – мой доктор, он не носит белый халат, приходит в идеально выглаженном черном костюме, под пиджаком – черный свитер, в крайнем случае, синяя водолазка. Я слышала из разговора ассистенток, что главный врач клиники не раз указывала ему на это отклонение от правил, пугает больных, и вообще – нарушение врачебной культуры. И хотя он лыс, мал ростом, и некрасив, эти две длинноногие кобылки, жрут его глазами, захлебываясь собственной слюной, а он не обращает внимания… Он женат на какой-то кикиморе – опять же с их слов – которая шагу ему ступить не дает, изводит своей ревностью, сцены устраивает регулярно, звонит этим двум, угрожает, плачет в трубку, умоляет их оставить его в покое. Занятно – личная жизнь доктора, его семейные неурядицы, личные взаимоотношения с сослуживцами очень помогают мне оставаться в этом мире хотя бы одной ногой, хочется узнать, чем это все-таки у них закончится. Наши беседы обычно происходят по утрам, через полчаса – час после завтрака. Иногда он подолгу изучает мои руки, заглядывает в глаза, производит какие-то замеры, меня водят на обследования в лабораторию с множеством сложных приборов и устройств. Бывают минуты, когда я внутренне соглашаюсь с главным врачом – белый халат его совсем не портит, так было бы спокойнее… Если остается время до обеда, меня отпускают погулять, пообщаться с другими больными, у нас очень хороший парк, симпатичные лужайки с сочной травой, по которой разрешают ходить босиком, у нас вообще замечательная клиника с нетрадиционными правилами, очень дорогая, но мой бывший муж может себе позволить, ему меня жаль, потом – ради дочери…
После обеда одна из ассистенток снова ведет меня в знакомый кабинет. Мы разговариваем, доктор считает, что я успешно поддаюсь лечению. Мои рисунки с легкой долей сочувствия можно отнести к необычному, но вполне объяснимому, видению мира с иной позиции, ну да, отличается от всего, к чему мы привыкли, но за это держать человека в сумасшедшем доме… Единственное, что по-настоящему его огорчает – существование моего гостя, о котором чуть позже. Когда разговор касается этой темы, он всегда становится озабоченным, начинает писать, пишет и пишет что-то в свою книжечку. Он проводит со мной много времени, он меня изучает, возможно, даже книгу обо мне уже написал. И не одну, судя по частой смене записных книжек. И вполне возможно даже, что ее уже кто-то прочел. Однажды он пришел ко мне не один – это уже после того, как меня перевели в отдельную палату. С ним вместе пришли двое молодых людей, и девушка. Я думала – его коллеги, может доктор решил проиллюстрировать какие-то особо спорные моменты? Но оказалось, что молодые люди физики, а девушка с интересным именем – Венанта – специалист по малоизученным явлениям. Долго разглядывали мои рисунки, многозначительно переглядывались, задавали странные вопросы, в частности, один из молодых людей – полный, рыжий, в очках – спросил, не страшно ли мне видеть такие вещи? Он держал в руках один из моих рисунков, на котором было изображено нечто, названное мной для себя «вывернутая дверь». Через такие места можно проходить куда-то еще, но чтобы пройти, надо отойти как можно дальше. Ну как мне им объяснить, что «бояться» там невозможно, а если и происходит нечто подобное, то не в уме, не в сердце, которых вы там не чувствуете. Ну вот как люди, боящиеся высоты говорят, что у них холодеют пятки… Они что – пятками боятся? Это при том, что высоту хоть как-то можно описать и встроить в логичную рациональность... Второй очень заинтересовался моим гостем, но ему, в отличие от доктора, я ничего рассказывать не стала – не люблю откровенничать с малознакомыми людьми.
Думаю, пришло время нам с вами познакомиться. Зовут меня Зарита Ферэй, бывшая художница, бывшая жена и мать, и вообще – бывшая женщина, хотя доктор считает иначе. Мне иногда кажется, что я слышу его мысли, я даже говорила ему об этом, хотя и не уточнила, какие именно. Может он потому мне и не поверил, и потом, я же не всегда их слышу, это происходит вдруг, само собой, когда он разглядывает меня, осматривает, я чувствую его сожаление, он неожиданно хочет меня, как женщину – неожиданно, потому, что рядом с ним целых две молодых и симпатичных, к которым он достаточно равнодушен. Жалость, смешанная с брезгливостью, мешает ему сказать это вслух, там еще какой-то туман с его детством, с браком, который он считает не вполне удачным, но разводиться не собирается. Он просто думает, что очень жаль, вот такая молодая – это комплимент, я уже не так молода – красивая – тоже комплимент, но если доктор так считает…– в одно роковое утро сошла с ума, дышит, слушает, разговаривает и ест, но как бы за стеклом. И войти к ней, за это стекло, опасно и интересно, его тянет туда, там даже воздух другой, он учился, и знает, конечно, что безумие не заразно, но древний страх неизвестного, непонятного все-таки сковывает немного. Вот если бы она была коллегой, медсестрой, хотя бы студенткой с его кафедры… Он украдкой поглаживает свои брюки под столом, думая, что я этого не вижу, что стол надежно прячет его фантазии, рвущиеся на волю. Старается не сопеть, когда в голове буйно распускаются причудливые цветы наших с ним взаимоотношений – они всегда начинаются у него в кабинете, тут ему комфортно, не то, что дома, где тотальный контроль отнимает столько сил и нервов… Мне не противно, я не возмущаюсь, доктор всегда очень вежлив со мной, предупредителен, никогда не позволяет себе лишнего, такт и учтивость, воспитание… Мне тоже его жаль. Я просто улыбаюсь, продолжаю слушать, смотреть, говорю с ним... Итак – мы в кабинете, его личное пространство, которое он не делит ни с кем, куда можно приглашать только тех, кого он сам хочет. Это стартовая площадка, отсюда мы улетаем в мир его воображения, в мир желаний… его желаний, которые исполняются охотно и беспрекословно. Обычно это длится недолго, но иногда, очень редко, он все же срывается, и идет до конца. Одной рукой он пишет, вернее, делает вид, выводит каракули, страница не переворачивается, ему не до этого, он гладит, гладит… Взор его затуманен, он как бы погружен в раздумья относительно моего неясного будущего, в его фантазиях он любит меня во всех позах, и разве что не на потолке. Он сильный, умный, у него большой член, я его обожаю, восторгаюсь тем, какой он великолепный любовник – нежный и грубый одновременно – красавец, идеал, а не мужчина, само совершенство! Мне немножко смешно, но я не смею смеяться, на самом деле он стеснительный, хотя и скрывает это, и помощниц своих он тоже иногда зазывает в нашу компанию, вернее – это я в его фантазиях их зову, долго уговариваю его, ведь нельзя прятать такое сокровище от мира, надо делиться им со всеми страждущими, умоляю тебя, мой господин! А еще он боится, что все узнают, как он подглядывал за старшей сестрой, когда та приезжала к ним с очередным мужем… У него полная властная жена, дочь-подросток с прыщами и целым букетом комплексов, выплаты за дом и автомобиль, кафедра в университете, ревнивая зависть коллег, статьи в научных журналах, и очень мало времени. Он никогда не делал попыток воплотить свои фантазии в реальность, даже намеком… Никаких вольностей. Современное одиночество. Мне так жалко его, я пыталась помочь, разговорить, смешно да? Сеанс психоанализа для психиатра. У него все четко разграничено. Это даже не мечты – рудименты, остаточные явления, животное в каждом из нас, природа требует свое… Заканчиваются такие сеансы всегда одинаково – он вздыхает, говорит, что на сегодня достаточно, мы продолжим нашу беседу завтра. Ему нравится слышать мой голос, когда я рассказываю о своих проблемах, но только до тех пор, пока по его черным брюкам с идеальными стрелками не расплывается мокрое пятно. Тогда его интерес ко мне сменяется стыдом и отвращением к нам обоим – я соучастница его падения, невольная, но коварная обольстительница. Как я уже говорила, такое случается крайне редко. В основном, когда он не выдерживает и ссорится с женой, вернее – когда она доводит его до полного отчаянья, до бессильных рыданий в запертой ванной комнате… На полноценную ссору с ней у него не хватает мужества и сил, он ее любит несмотря ни на что, как ребенок любит деспотичную мать, скорее всего это действительно уходит корнями в детство… Видите, я тоже разбираюсь в психологии, все мы немножко читали Фрейда и Юнга, нам интересно в чужих жизнях, свои страхи отвратительны, в то время как чужие волнующе-прекрасны! Он панически боится одиночества, случайных быстротечных отношений, ему нужны забота и внимание, пусть это будет грубо и жестоко, он стоически переносит все ее выходки, глупую ревность, прощает ей любовно взращиваемый комплекс вины. Да он и ко мне относится совсем неплохо, он просто ищет выхода из создавшейся ситуации, и наша всеобщая мамаша-природа заботливо берет его за