Теперь о том, с чего я начала свой рассказ, говоря, что обычно нас двое. Как меня зовут, вы уже знаете, а гостя моего зовут Лем. Это молодой мужчина, попавший ко мне по странному стечению обстоятельств, мои видения связаны с его необычными способностями, в какой-то момент происходит нечто вроде короткого замыкания, мы с ним становимся единым целым, выходим за рамки листа – тоже его выражение… Перестаем быть нарисованными человечками. Я немножечко знакома с его историей, с каждым из таких воссоединений я получаю очередной кусочек этой мозаики – довольно печальной повести, как я смогла понять. Конечно же, о великой любви, все печальные повести на свете написаны о ней. Лем – обычный человек, был им, пока не встретил свою судьбу… Его угораздило влюбиться в существо в высшей степени необыкновенное. Не в женщину – такую, к примеру, как я – даже не в мужчину, что было бы гораздо хуже, на мой взгляд, но опять-таки не привело к такому ужасающему результату. Удивительно то, что его любовь не была безответной, несчастной, более того, началось-то все с того, что она, именно она – не знаю, есть ли у меня право определять пол в данном случае, но Лем утверждает, что его любовь все-таки обладает женской сущностью – долгое время искала его, ждала, надеялась на встречу… Нашла, приняла ради него облик женщины, она и была ей, раз влюбилась вот так – заочно, очертя голову. Стала прекрасной картиной – с запахом, цветом, многие женщины со мной не согласятся, картина не может заменить живого человека, как бы гениально она не была написана, но речь-то сейчас о другом! Есть древние сказки, о том, как боги и богини влюбляются в простых смертных, вот это наш случай, произошло обыкновенное чудо, но счастливой развязки – увы – не получилось…
Я уже немножко видела, я представляю ее, из того что мне дано там – за пределами реальности, я могу себе представить, как художница, что даже спрятанная в тесную оболочку, в картину она была невозможно хороша. По его словам, он влюбился не в первое мгновение, но все равно, упал в нее, будто в пропасть, улетел от другой – молодой и красивой, впоследствии ставшей ему сестрой. Когда Лем узнал, кто она на самом деле, у него остановилось сердце – в буквальном смысле, от невозможности быть вместе, ей удалось вытащить его с того света, с огромным трудом мечта всей его жизни убедила его, что они смогут, что все преодолеют, у них даже дети будут, как он и хотел… Это оказалось слишком трудно. Он не мог подняться к ней, в ее небеса, а она не могла стать тем, чем не является – плоским, сереньким изображением, глаз еще можно обмануть, но природу таким фокусом не проведешь.
И тогда она придумала страшную вещь, воспользовалась каким-то любовным обрядом, почти колдовство, я не совсем поняла, но знаю, что с помощью этого трюка она выдернула беднягу Лема с его листа… На этом спокойная жизнь закончилась. Он уснул на любовном ложе – без сил, почти без жизни – а проснулся в незнакомом мире. Без памяти, один, посреди чужой войны и ненависти… Там он совершил нечто ужасное, об этом ему не хочется говорить, я его не осуждаю – что бы это ни было, мы не знаем, как поступили бы на его месте, он всего лишь человек, так же, как и мой доктор. Дальше его будто подхватило ветром, и понесло сквозь длинную череду странных мест и ощущений, для описания которых даже у меня нет никаких возможностей. Это после всего, что я видела. Вспыхивают иногда какие-то образы, их я тоже рисовала, большую часть именно этих рисунков и забрали молодые люди – физики, уж не знаю, чем они им так глянулись. Память к нему вернулась, но теперь бедный Лем потерял собственное тело. Он гостит у меня, благодарен за то, что я его понимаю и не боюсь. Я, правда, ему сочувствую, он каждый раз при встрече просит прощения, говорит, что по его вине я лишилась семьи, привычной жизни, а мне страшно даже подумать, что этой встречи могло бы не быть, что все осталось бы, как есть. И я бы никогда не увидела звездную россыпь над поверхностью листа, рисовала бы свои пейзажи, портреты подруг… Он с лихвой заплатил за причиненные неудобства, мне теперь все равно, где я нахожусь, как меня видят окружающие, меня это не пугает и не волнует. Я путешествую, а по возвращении лихорадочно рисую, запоминая увиденное, жизнь полна до предела, в нее нельзя вставить ни единой чужеродной секунды. С этой точки зрения любовные всхлипы моего врача совсем не ужасны, я дарю ему свое время, мне немного жаль его тратить, но ему плохо, а мне это ровным счетом ничего не стоит. Так же как Лем, который щедро делится со мной своей жизнью, памятью, обретенными способностями, я рассовываю это богатство по всем своим шкафам и сундукам, его так много, что из меня уже льется через край… Иногда это приводит к комичным последствиям. Для меня. Окружающим не очень смешно, я их пугаю. Когда я еще лежала в общей палате, у меня появилась привычка смотреть на лампочку. Это у меня с детства, когда я думаю о чем-то, погружаюсь в свой мир с головой, то начинаю пристально смотреть в одну точку – не шевелясь, и даже не моргая. Попав сюда, я облюбовала для этих целей лампочку – прозрачную, поблескивающую колбочку, как отправную точку моего погружения. Не зря же гипнотизеры пользуются блестящими предметами вроде карманных часов на цепи, раскачивая их перед глазами своих пациентов. Цель та же. Однажды во время такого сеанса я очнулась от громких криков соседок по палате. Оказалось – лампочка зажглась, хотя ее никто не включал, все спокойно сидели по койкам, время послеобеденное, медперсонала нет, выходной день, больные отдыхают, судачат, кто-то спит… Одна из женщин заметила, что лампочка моргает, и побежала к дверям, где выключатель, обычный черный выключатель. Он был отключен. Но лампочка продолжала моргать, нить внутри колбы краснела, затухая, и в следующую секунду исчезала в ослепляющей вспышке. Марта, кровать которой стоит рядом с моей, обратила внимание, что я смотрю на лампу не отрываясь, решила, что мне плохо, и побежала искать медсестру… Обычно нас не запирают по выходным – народу мало, к тому же мы все довольно безобидные существа. Девушка, пытавшаяся выключить лампу – Бриана, очень импульсивная, живая особа – подскочила ко мне и дернула за локоть. И тотчас все четыре лампы, разбросанные квадратом по потолку, полыхнули как шаровые молнии! Звук лопающегося стекла, брызги мелких осколков, многие женщины, в панике повскакавшие босиком с постелей, серьезно поранились, это было совсем не смешно. Но я, очумело мотающая головой, грубо вырванная из своего прекрасного затмения, ничего этого тогда не понимала. Только страх, написанный на их лицах, быстро привел меня в чувство. Прибежавшая медсестра, конечно же, не поверила в историю с электрической ведьмой, но ночевать со мной в одной палате женщины отказывались категорически, у некоторых начались припадки, приступы удушья, меня перевели в отдельный бокс, во избежание беспорядков. Врача эта история позабавила, тем более что на местной подстанции в этот день, в силу каких-то их собственных технических заморочек, на короткое время подскочило напряжение, а включены ли были лампы, или нет, этого уже никто не узнает. До этой истории у меня не было причин жаловаться на подруг по несчастью. Ко мне неплохо относились, у каждой из них своя история, обстоятельства, которые привели всех нас в это место. В большинстве случаев это грустные истории, я как могла, складывала их из обрывков, отделяла правду от вымысла и бреда, удивленно замечая, что их поведение, образ мышления, вне зависимости от диагноза, сильно отличаются от моего собственного. Дело не в отсутствии логики, я сама не очень большая ее поклонница, логика сковывает художника, но есть вещи, настолько привычные, что мы, порой, перестаем замечать их, а между тем они привязывают нас к этому миру прочнее философских построений. Часто это простые, элементарные нормы поведения, бытовые стереотипы, встроенные в повседневность, составляющие ее убаюкивающую суть. Все, что усвоено нами еще в детстве, негромкие мелочи, привычки... Мое барахло, влачимое по жизни, осталось при мне, и мне казалось, что в этом нет ничего удивительного, я не психиатр, и не берусь судить, так ли это на самом деле, вопрос нормы – очень сложный вопрос. Если бы не Лем, не прогулки за грань, боюсь, моему доктору трудно было бы объяснить, в чем заключается мое безумие. Может он и в самом деле часть моего больного воображения? У меня нет никаких доказательств его реальности, имею в виду – бесспорных доказательств. Взорвавшиеся лампочки в их число не входят, а если учесть, куда именно регулярно уводит меня знакомство с бестелесным скитальцем, убедить, кого бы то ни было в моей адекватности практически невозможно. Я много думала об этом, бедный Лем устал извиняться, но что поделаешь – ни он, ни я этого не хотели. Разве нас кто-то спрашивает, такие у нас судьбы, я с этим смирилась, теперь мне кажется странным, что мы могли разминуться, он попал бы не ко мне, и я прожила бы свою жизнь, как во сне… Я понимаю, что в любую секунду он может уйти так же внезапно, как пришел, и мн