Однако сегодня с самого утра мне начинает казаться, что я не зря оказалась в клинике, эти нелепые цифры – двойка и девятка – дурашливо скачут у меня в голове, назойливо лезут в глаза, я не слышу Лема, может он исчез этой ночью? В самом деле, ведь не станет же кто-то предупреждать меня об этом, а в образовавшуюся пустоту и хлынули сразу сотни и тысячи изуродованных болезнью мыслей… Но ведь я знаю, что не больна? Что бы ни говорил врач, я уверена – Лем и мир над поверхностью листа так же реальны, как мое пребывание здесь. Эти цифры – может это знак, и мне надо только понять, о чем он меня предупреждает? Поискать в памяти какие-то даты, события, связанные с числом двадцать девять, именно двадцать девять, а не девяносто два, двойка первая в этом тандеме. А может это просто побочный эффект, вроде загорающейся лампочки, и таким образом отмечено наше беспокойное соседство?
Дальнейшие мои изыски по поводу прилипшего числа двадцать девять прерываются появлением медсестры. В мою комнату входит Фани, молодая, улыбчивая, как всегда в хорошем настроении, не скрывая радости, сообщает, что меня переводят в другое место, какое-то закрытое учреждение, типа санатория. Она точно не поняла – подслушала, мой врач говорил с кем-то по телефону, просил обеспечить мне надлежащий уход. Почему санаторий, не поняла я, она хорошо ко мне относится, как больная я не доставляю ей особых хлопот. Фани любит поболтать, но здесь это не всегда возможно, и не приветствуется. Медперсонал – в основном зрелые, усталые, побитые жизнью тетки. Она здесь недавно, и судя по всему, надолго не задержится. Во всяком случае, я ей от души этого желаю… А еще доктор приказал подготовить мою одежду, в которой я сюда поступила, а это означает, что я действительно покидаю клинику, и лечить меня, скорее всего, больше не будут, поскольку больным цивильная одежда не выдается. Что ж… санаторий, отдых, природа – это приятно, покой и нега… Лучшее, что только можно придумать. Я бы хотела поделиться новостями с Лемом, но он по-прежнему молчит. Меня это беспокоит, но с другой стороны – так уже бывало, иногда он не разговаривает со мной сутками, объясняя это тем, что на самом деле не живет прямо у меня в голове, а каналы связи перекрываются, время от времени. Какие-то возмущения происходят там, куда я выхожу прогуляться вместе с ним, бури и штормы, вселенская непогода… Там, над листом, все по-другому, я не могу требовать от него невозможного, если я вообще имею право что-то требовать.
Доктор пришел в обычное время, но сегодня он любезен, как никогда, я бы даже сказала – галантен. Принес пациентке букетик цветов, что само по себе необычно, я такого не припомню. С некоторой грустью сообщил, что мы расстаемся, так как лечение, в принципе, закончено. О полном выздоровлении говорить еще рано, но теперь моими проблемами будут заниматься другие люди, я с ними уже встречалась, они с большим сочувствием относятся к моей судьбе, и той непростой ситуации, в которой я оказалась. Доктор будет поддерживать связь с ними и со мной, я могу обращаться к нему с любыми просьбами и вопросами, в любое время… Я поблагодарила его, обещала не забывать, мы довольно тепло простились, и он сказал, что после обеда за мной приедут.
Забирала меня молодая красивая женщина, я ее уже видела однажды, тогда она показалась еще моложе, но и теперь ничуть не потеряла в моих глазах. Спросила, помню ли я ее, конечно, ответила я, вас зовут Венанта, и вас интересуют мои рисунки. Она улыбнулась, кивнула, и мы сели в ее машину. Нас было двое, никакого сопровождения, вероятно, меня действительно реабилитировали в глазах общества. По дороге она прояснила мои предположения относительно санатория. Нет никакого санатория, есть предложение какое-то время пожить у нее, поработать с ней и ее друзьями, которых я тоже уже видела. Но это не сейчас, сперва я должна набраться сил, отдохнуть после этого чудовищного недоразумения, она сняла маленький домик за городом, где мы и будем жить втроем – я, она, и ее маленький сын. К работе это не имеет ни малейшего отношения, вне зависимости от моего решения она поможет мне получить у государства компенсацию за моральный ущерб, причиненный мне в результате неправильно поставленного диагноза. Правда, для этого все-таки придется доказывать наличие необычных способностей, ошибочно принятых врачами за недопустимое отклонение от нормы, в бытовом, привычном для них смысле. Это будет вовсе непросто, так как сам факт отклонения, выхода за рамки общепринятых человеческих возможностей налицо, он зафиксирован и подтвержден ее друзьями-физиками, и оспаривать его было бы глупо и бесполезно. Согласие работать с ними, с целью более полного прояснения моего дара, было бы в этом смысле неоценимым подспорьем в предстоящем судебном процессе… Я спросила, есть ли у нее какие-нибудь сведения о моем муже и дочери, не то чтобы я стремилась к воссоединению, как-то уж очень легко он смирился с моей болезнью, ни разу не пришел в клинику, хотя счета оплачивал исправно. Я всегда считала, что он меня любит – не пылко и страстно, как-то по-своему, мне даже нравилось, он был добр ко мне, ни разу не попрекнул тем, что я не могу полностью посвятить себя семье, поскольку занимаюсь делом, требующим не меньшей эмоциональной отдачи. Мне казалось, что он относится к этому с пониманием, видимо я все же ошибалась, но спорить, требовать справедливости, нет ни сил, ни желания. Доля моей вины в случившемся есть, и немалая – я тоже почти без раздумий отказалась от стабильного прошлого во имя сказочно прекрасных путешествий за край мира. Единственное, чего я хочу – увидеть дочь, ей всего семь, если я действительно здорова, почему она должна страдать, не получая материнского тепла? Я всегда находила для нее минуту, как бы ни была занята, читала ей сказки, мы ходили на прогулки, устраивали пикники, играли в игры, она была привязана ко мне, как может быть ребенок привязан к матери. Все, как в других обычных семьях, мы все любим своих детей. Я всегда помнила о ней, и только чувство вины за случившееся, за мой отказ от мира – и значит от нее тоже – мешало мне хоть раз поинтересоваться у врача, как там моя Йосси. Я слишком быстро согласилась с вынесенным мне приговором, пусть у моей девочки будет тоска по любимой здоровой маме, чем страх и отчуждение при виде места, в котором я очутилась…