— Нервничаешь, да? — Он снова сплевывает и вытирает разбитый рот тыльной стороной ладони, и по его лицу тянется кровавый след. Сейчас он очень похож на Джокера — безумного, одержимого. — Иза — тварь, ты же сам это знаешь. Зачем ты ее терпишь? Я со своей, лично расправился. Мать стала моей первой жертвой. Мне тогда было восемнадцать, когда вспорол ей брюхо. Даже не представляешь, какой кайф испытал, когда она лежала в луже собственной крови и всего того дерьма, что вылилось из нее, когда поняла, что я пришел спросить с нее за все то зло, что она причинила. — От его слов мороз по коже, а волоски на теле, даже самые короткие и незаметные, становятся дыбом. — Жаль, что твоя мамаша так и не сдохла ни в первый раз, ни во второй, в больнице. А я ведь так старался, так старался.
Делаю рывок вперед, но меня останавливает голос той, ради которой я здесь нахожусь:
— Филипп, не надо!
Останавливаюсь как вкопанный — ее голос действует словно магнит. В этот момент отчетливо понимаю, что ради Птички готов на все, о чем не попросит. Потому что знаю: ни о чем плохом она просить не станет.
— Ястреб, беги! — Неожиданный возглас той, о которой уже успели забыть в пылу борьбы с вселенским злом в лице Кира, оглушает. Матильда подскакивает к окну и, свесившись вниз так, что только ноги торчат, начинает размахивать руками, привлекая чье — то внимание. — Не иди сюда! Уходи! Они взяли Кира, они обо всем знают! Уезжай, ради Бога!
Роджер срабатывает молниеносно: срывается с места и, не забыв о своей трубе, бежит на улицу. Ястреба нельзя упустить — он слишком важен во всей этой истории, но от Роджера еще никому не удавалось уйти — даже пытаться не стоит.
— Нет! — кричит Матильда, и в ее голосе отчетливо слышатся признаки надвигающейся истерики. — Роджер, не трогай его! Не надо! Вы же обещали!
— Мы обещали, что не убьем его. — Брэйн отпускает Кира, которого уже нет смысла удерживать — в таком состоянии он вряд ли куда — то сможет убежать, в два шага преодолевает расстояние до окна и одной рукой оттаскивает Матильду от подоконника. — И свое обещание сдержим, но то, что твой приятель сделал с Арчи, с рук ему не сойдет. Об этом можешь не волноваться.
Она судорожно кивает и, словно окончательно обессилев, тряпичной куклой повисает на руках татуировщика.
— Ну, не плачь, — просит Брэйн и неумело гладит ее по голове. — Он не стоит этого. Вот что бывает с хорошими девочками, когда они влюбляются в подонков.
— Думал, убежать, мразота? — Роджер держит тощего Ястреба за тонкую шею и с такой силой вталкивает его в комнату, что тот пролетает и, не удержавшись, падает рядом со своим дружком. — Сиди тихо, погань, пока я тебе мозги не вышиб.
Ястреб молчит, только затравленно озирается по сторонам, но на Кира не смотрит. Уверен, что как только их возьмут в оборот, начнут колоться и сдавать друг друга, как последние крысы. Крысы они есть — отвратительные. Помоечные. Кажется, я даже слышу невыносимый смрад моральных нечистот, исходящий от них. И этому уроду доверял Арчи?
— Скажи мне, Ястреб, только одно. — Мой голос обманчиво спокоен, хотя внутри бушует настоящая буря, но держусь из последних сил, чтобы не начать тут все крушить. — Что тебе сделал Арчи?
— Ничего, — хрипит, потирая шею, за которую его держал Роджер. Не удивлюсь, если в итоге у него окажутся сломаными пара позвонков. — Я просто запутался.
— Запутался? Надеюсь, менты тебя распутают, потому что о такую мразь мне руки марать не хочется.
Ястреб смотрит на Матильду, рыдающую в объятиях Брэйна. Смотрит осуждающе, с укоризной. Она вытирает слезы и одними губами произносит: «Прости», а потом отворачивается. Наверное, в этот момент их история, длиной в десяток трудных лет, окончательно завершилась.
Мне надоедают их рожи, отворачиваюсь и снова подхожу к Птичке. Присаживаюсь рядом с ней прямо на пол. Мне наплевать, какая здесь кругом грязь, какая атмосфера царит, главное, я ее нашел и она жива, а все остальное до синей лампочки.
— Больно? — спрашиваю, поглаживая ее по голове, осторожно и бережно, словно она может сломаться от любого неосторожного движения. Где же эта скорая, когда она так нужна?!
— Терпимо. — Пытается улыбаться, но с такими побоями особенно не повеселишься. Вижу, как она морщится, но старается не показать виду, насколько ей на самом деле. Моя смелая маленькая Птичка. — Побудь со мной, пожалуйста. Не уходи больше, мне страшно одной.
— Побуду, конечно. — Пододвигаюсь к ней как можно ближе, при этом стараясь не задеть то, что в пылу атаки мог повредить Кир. — Захочешь прогнать, не получится. После этого вообще и шагу одной ступить не дам, не надейся. Я еще тот тиран, ты меня просто плохо знаешь.