— Господи, пронеси! Господи, пронеси… — неумело молился задубелый атеист.
Господь пронес. Теперь прямо по степи, туда, где виднеется отара овец. Животные перетекали по склону, как ртуть, оставаясь, впрочем, неделимым серым сгустком. Размеренно бредший за отарой рыжебородый чабан, встревоженный мчавшимся навстречу самосвалом, вскочил на рядом пасшуюся лошадь и стал опасливо приближаться — в сопровождении двух волкодавов. Максимыч тормознул машину, дружелюбно поздоровался, спросил, как лучше проехать в селение, к Евфрату.
— Вон опалубку ему везу. Сказал, чтоб срочно доставил…
— Опалубку, говоришь? — рыжебородый привстал на стременах, заглянул в кузов.
Там, действительно, ничего, кроме досок, не было. В кабине — тоже. Чабан взял театральный бинокль, болтавшийся у него на груди, осмотрел округу.
— Ну, если опалубку, тогда направо и вверх, четвертый дом на центральной улице.
Максимыч искренне поблагодарил чабана за такую подробную информацию. Тот, удивленный, еще долго смотрел в театральный бинокль вслед этому чудаку. Крайне редко появляются гости из-за Невольки на их территории, да еще и в одиночку. Что-то тут не так…
Максимыч затормозил у Евфратовского дома, не различая псевдоэкзотической архитектуры этого строения. Подогнал самосвал задом почти впритык к триумфальным воротам и пронзительно засигналил. Выглянула девушка в шелковом платке и с неуловимым взглядом.
— Быстрее разгружайте опалубку! — командным голосом крикнул он. — Евфрат прислал. Где твои бичи?
Появился бледнолицый, бродячими руками стал цепляться за борт, чтоб забраться в кузов.
— Где молодой?
Выскочил Николашка, прозрачный и нескладный.
— В кузов! — без объяснений рявкнул Максимыч и тут же ударил по газам.
Даже не оглянулся, спиною чувствуя, что сын уже в машине. Сделал круг по степи меж холмов, чтоб объехать рыжебородого чабана. Одушевленная равнина жертвенно стлалась целебной полынью под колеса. Мужчина краем глаза иногда замечал в зеркале заднего вида маячившую в кузове всклоченную голову сына. Вот так, без родительских соплей, — механизм его поведения был настроен на конкретную цель. Максимыч затормозил лишь у Невольки. Зеленая вода облизывала неприличные выпуклости глинистого берега — здесь речку вброд не переедешь.
— Максимыч, еще с километр вверх, там мелко, воробью по колено, — через борт наклонился к нему бледнолицый бич, успевший, как оказалось, забраться в кузов.
— А ты какого хрена здесь? — удивился водитель.
— Да вот, решил…
В это время лязгнула дверца, и в кабине очутился Николашка.
— Папка! — прильнул к отцу.
Ну, без слезливых киношных сцен. Поехали вверх по речке. Переварив детективный факт своего вызволения, Николашка ушел в себя. Перед глазами, как в мареве, вибрировал образ волоокой смуглянки. Как она выскочила из калитки, когда он запрыгивал в кузов! Поняв все происходящее, лишь прижала пальцами свои резные губы и опустила бестрепетные ресницы. Вот и все — резные губы и бестрепетные ресницы. Губы и ресницы…
В райцентр добрались еще засветло. Николашку Максимыч привез к двоюродной сестре, подъехав к ее дому с тылов, через пустырь, прямо по чертополоху. У нее же оставил самосвал — пусть муж сестры отгонит на бетонорастворный узел. Сам без каких-либо объяснений пошел по беззаботной улице под самоцветный светофор. Куда? А в милицию сдаваться.
— А мне что делать? — спросил бич, признав в Максимыче нового хозяина.
— Живи, дурак! — оптимистически посоветовал он.
…Евфрата долго и дорого выхаживали в областной больнице: собирали косточки, вправляли сотрясенный мозг, шаманили над отбитыми потрохами. Максимыча судили по новоявленной моде — судом присяжных заседателей. Назначили наказание меньше меньшего. За это время Катерина, стерев со слезами архипелаг детских веснушек и отмечтав о благожелаемой старости, забросила воспитание колхозных телят и начала челночить. Часто брала с собой в поездки Николашку, любившего, впрочем, больше плотницкое дело, нежели торговое.
К возвращению Максимыча, закаленного колючей проволокой зоны, на застройке появились пирамидки самана и стопки оранжевого, обожженного кирпича. Фундамент расчистили от жирного фиолетового бурьяна втроем: Максимыч, Катерина и Николашка.
— Максим, может, фундамент выше сделаем? — как-то спросила Катерина мужа.
— Да, я тоже так думаю, — согласился он. — Пусть дом будет еще выше!..