— Теперь рубашку.
— Зачем?
— Хочу убедиться, что ты выдержишь эту дорогу и не станешь обузой в пути.
Пожав плечами, Эристор смахнул и рубаху. Глаза посла медлительно прошлись по мускулатуре рук, широкой груди, скользнули через поджарый живот и замерли на обтянутых кожей штанов бедрах. При этом кольца его пятнистого желто-коричневого хвоста пришли в движение, свиваясь и снова распрямляясь. Эристор уже начал белеть от гнева, когда Бошшаэтдин окончил свое разглядывание и велел ему одеваться.
— Я согласен на твои условия, эльф. Клянусь Небесным полозом, что доставлю тебя в Хандерин, ибо туда лежит мой путь, — затем он улыбнулся холодной неприязненной улыбкой и, глянув на Питера, прошипел. — Целым и невредимым. В том случае, конечно, если и ты, эльф, выполнишь свою часть соглашения.
— Мое слово верно. Я обязуюсь выполнить все, что от меня потребуется.
— Он обязуется исправно работать веслом до самого Белого архипелага, — вновь встрял Питер, — А вы, в свою очередь, должны кормить его, лечить, если то будет нужно, давать отдохнуть и не требовать ничего сверх того, — от рыжеволосого слуги не укрылся повышенный интерес, который знатный наг проявил к статной фигуре его хозяина.
Шейх Ссаид Бошшаэтдин скривил тонкие губы:
— Твой слуга, эльф, знает толк в торговле. Но далее его присутствие на моем корабле неуместно.
Эристору пришлось наскоро проститься с удрученным и более чем обеспокоенным Питером. Он отдал ему свою кольчугу, перевязь с мечом и кинжалом, потом надел поверх рубахи теплую куртку, затянул ее широким кожаным ремнем, украшенным коваными бляхами. Тяжелый плащ, чистая рубаха на смену, небольшой сверток, который Эристор бережно возил с собой от самого дома, и седельная сумка с провизией, среди которой был спрятан мешочек с золотыми монетами, составили все его пожитки.
— Берегите себя, эль-до, и не верьте ему ни на грош, — так напутствовал верный слуга своего хозяина и чуть не плача сошел на пристань.
Ему еще предстояло добираться до Дома Красного дуба, но этот путь не шел ни в какое сравнение с тем, на что добровольно пошел его господин. Эристор махнул на прощание рукой, и вот уже невысокая фигура Питера затерялась среди портового люда. Кто-то тронул Эристора за рукав. Он обернулся. Необыкновенно красивый юноша-наг с темными влажными глазами газели потянул его за собой, указывая на шатер хозяина и повторяя:
— Ссаид-бей, Ссаид-бей.
— Твой господин хочет меня видеть?
Мальчик усиленно закивал, продолжая тянуть Эристора за собой и почти нежно заглядывая ему в глаза. Эристор ободряюще улыбнулся ему, и тот замер, недоверчиво всматриваясь в лицо эльфа, чья улыбка вмещала в себя столько тепла. Наконец, засмеявшись в ответ, юноша вновь потянул его за собой, и Эристор безропотно последовал за ним.
— Я забыл кое-что спросить у тебя, эльф. На твоей груди висят два амулета — знак Дома лесных и снежный хрусталь, встречающийся лишь на Белом архипелаге. Откуда он у тебя?
— Это подарок очень дорогого для меня человека.
Шейх кивнул, удовлетворенный ответом. Потом поднялся, сразу став на голову выше Эристора, и, стремительным слитным движением переместившись к выходу из шатра, повелительно крикнул:
— Али!
Через мгновение перед ним, низко кланяясь, остановился темнокожий орк, за поясом которого торчала плетка. Бошшаэтдин обернулся к Эристору:
— Это Али. Он главный надсмотрщик за галерными рабами. Его приказы — закон и для тебя. Иди за ним. Он все покажет и кое-что объяснит. Скоро мы снимемся с якоря, эльф. Будь готов к этому времени.
— Пойде-ем, ле-есной, — растягивая слова, на ужасном эльфийском произнес надсмотрщик.
Его черные с яркими, почти голубыми белками глаза заскользили по фигуре Эристора. Тот ответил ему спокойным уверенным взглядом, в котором Али тем не менее прочел предупреждение и нахмурился:
— Оставь свой гонор на берегу, ле-есной, и отправляйся следом за мной.
Галера была устроена иначе, чем корабль снежных. Она оказалась много длиннее и шире. Для гребцов перпендикулярно бортам стояли лавки, и у весел сидели парами, тогда как каждый член команды Тир в одиночку управлялся со своим веслом, сидя на своем сундучке с вещами и провизией. Между рядами лавок посередине судна шел помост, соединявший возвышения на носу и корме. По этому узкому проходу прогуливался надсмотрщик, чья плеть частенько со свистом разрезала воздух, опускаясь на спину заленившегося, по его мнению, раба.
Если ладья Тир походила на поджарого стремительного хищника, то галере больше подходило сравнение с диковинным зверем слоном, которого Хью как-то раз видел в землях нагов — она была огромна, величественна и медлительна. Посередине возвышалась мачта, но, как позднее убедился Эристор, парус оказывал гребцам чисто символическую помощь. Он был слишком мал для такого внушительного судна.