Однажды подле высохшего русла Старик-Ворона повстречал девушку по имени Анна Длинные Уши, которая сидела под лунным светом и горько плакала. Она родилась с камнем вместо сердца, и ей напророчили, что никогда она не сможет полюбить.
Старик-Ворона водил Анну по всяким наставникам майнаво и духов, и они делились с нею мудростью, но она не слышала их. Наконец, когда из-за гор на востоке забрезжил рассвет, Старик-Ворона сунул руку ей прямо в грудь.
— Видишь, — сказал он. — Твое сердце вовсе не камень. Это яйцо.
Расширившимися от удивления глазами уставилась Анна на предмет, покоившийся на ладони Старика-Вороны. Она захотела потрогать его, но прежде чем пальцы ее коснулись яйца, Старик-Ворона отдернул руку и вернул его обратно ей в грудь.
Мука читалась во взгляде девушки, когда она посмотрела на старика.
— Яйцо ничуть не лучше камня, — горестно промолвила она. — С ним я тоже не смогу полюбить.
Старик-Ворона рассмеялся.
— Нет, конечно, — отвечал он. — Во всяком случае, пока не высидишь его.
— Да как же мне…
Но старик не дал ей закончить:
— Загляни в себя. Что ты видишь?
— Я… я…
И потом глаза ее снова расширились, потому что яйцо в ее груди треснуло и из него вылупился кактусовый крапивник — маленький, но уже взрослый. Он затрепетал крыльями, поднялся вверх по горлу и выпорхнул у нее изо рта. Птичка покружила вокруг головы Анны, оглашая воздух веселой песенкой, и улетела прочь.
Старик-Ворона снял маленькое коричневое перышко с губ девушки и протянул его ей.
— Все необходимое нам для движения вперед и осуществления собственных возможностей, — сказал он, — всегда можно найти внутри себя. Штука в том, что никто туда не заглядывает.
Анна взяла перышко. Она еще не совсем оправилась от потрясения, но улыбка на ее лице становилась все шире и шире. В груди ее, где вылупилась птичка, сильно и уверенно, словно цокот копыт по пустыне, билось сердце.
— Сделай амулетный мешочек и храни в нем перышко, — велел ей Старик-Ворона. — Если вдруг начнешь забывать, достань его, и оно тебе напомнит, кто ты такая.
Рука Томаса замерла, и он внимательно вгляделся в перышко, которое держал большим и указательным пальцами.
Не потому ли Ситала подсунула ему в карман воронье перо? Напомнить ему эту самую сказку и пробудить его чувства к племени и родной земле?
— Вы знаете эту штуку про время? — спросил он своих товарищей, не отрывая взгляда от перышка. — Будто прошлое, настоящее и будущее происходят одновременно?
— Ну конечно, — отозвалась Калико. — Хотя даже представить себе не могу, кто способен удерживать их все разом в голове.
— А мне не особенно-то и верится в это, — заявил Рувим. — Нелогично! Смысла нет.
«А где же он есть?» — промелькнуло в голове Томаса. Но он взглянул сначала на вождя, а потом на Калико:
— Так это правда или нет?
— Это имеет какое-то значение?
— Вряд ли.
Парень снова уставился на перо, а затем закрыл глаза. Может, в груди у него вместо сердца камень, прямо как думала о себе Анна Длинные Уши. Нечто, разобщающее его с традицией. А может, и нет. Однако он вполне может воспользоваться сказкой в качестве руководства, как живо представить тот самый взгляд внутрь себя, о котором ему столько говорили. Хотя, если уж что-то и воображать, то не камень, а яйцо. Будто внутри этого яйца сидит птица с шаманским зрением. И тогда ему остается разбить яйцо и выпустить птаху наружу.
Томас мысленно нарисовал яйцо — бледно-голубое с темными крапинками различных оттенков коричневого. А вот внутри него клювом по скорлупе бьет птица. Бьет в неспешном ритме сердцебиения, напоминающем ровное дыхание Тетушки, когда взгляд ее сосредоточен за горизонтом на чем-то, видимом лишь ей одной. И еще очень похоже на шарканье в танце сестер под аккомпанемент медленного и размеренного барабанного боя.
Наконец яйцо трескается, из пробитой дыры показывается птичья головка. Не кактусового крапивника, как у Анны Длинные Уши, а крошечной безупречной вороны, достойной своей родни из Желтого каньона. Затем парень представил, как птица пробивается вверх по глотке. Это получилось у него так хорошо, что он на самом деле ощутил ее шевеление внутри себя.
И вдруг Томас начал задыхаться — что-то непонятное перекрыло его дыхательные пути. Он поднес свободную руку к горлу и тут услышал внутри своей головы голос. Его воображение живо нарисовало высокого смуглого старика, обращающегося к нему: «Все необходимое нам для движения вперед и осуществления собственных возможностей всегда можно найти внутри себя. Штука в том, что никто туда не заглядывает».