- Простите, девочки, - развела руками Нина уже целиком в роли невесты. - Я бы с удовольствием, но вы же понимаете...
Подруги смотрели на нее радостно-сочувственно и кивали головами, как это делают всегда подруги невест.
- Ты поезжай, Нинок... Будь счастлива!
Потом она шла по улице Горького. Ей надо было к Белорусскому вокзалу: мама уже вернулась, конечно, и Алексей тоже скоро приедет, Но она проходила остановку за остановкой, а у кино на площади Пушкина купила себе эскимо и пошла еще неторопливей. Новое платье цвета банановой кожуры и большая, плетенная из соломы сумка попеременно отражались во всех витринах...
Сейчас ей положено думать о жизни. О будущем и настоящем. Так положено. Так надо... И не думать о том, что витрины как зеркала: очень удобно ходить по городу и постоянно видеть себя с ног до головы...
В жизни бывают события, о которых говорят, что они главные. Считается, что между ними лежат разновеликие по времени и содержанию периоды жизни. А у нее? У нее, как у всех, тоже были такие события. Первый день в школе, аттестат, совершеннолетие, диплом. Первая зарплата. Теперь будет замужество, ребенок, потом защита диссертации, пенсия, серебряная свадьба...
Что еще бывает в жизни? Творчество? Да, конечно.. У избранных. У смертных бывает работа. Хорошая, честная, трудная. И ожидание, то, что начинается в Детстве. Оно просыпается в детстве, когда ты с любопытством открываешь дверь в другую комнату, открываешь книгу. Потом оно становится постоянным.
Еще бывает любовь. Но, может быть, любовь не главное событие?
Нина остановилась у витрины рыбного магазина. Было очень интересно видеть свое отражение в темном большом аквариуме, смотреть, как вдоль тебя растут водоросли, а поперек плавают, разные рыбы, как из зеленой сонной тишины этого аквариума тебе улыбается растерянная русалка. У русалок тоже не было любви. Плескались себе в лунном серебре, нагом попадались в сети...
"Ты счастлива? Алексей наверное, ищет обручальные кольца?" Да, он ищет кольца, А я счастлива...
В электричке Нина не стала проходить в вагон: была суббота, люди ехали с покупками, со свертками, цеплялись друг за друга, а здесь в тамбуре можно стоять и смотреть в окно.
Вот уже много лет она живет на даче, в небольшом бревенчатом доме, купленном отцом еще перед войной. И все эти годы около был Алексей, упорно топтал газоны и клумбы под окнами, ждал у калитки, водил в кино, был бесконечно внимательным и добрым. Он катал ее на лодке, а она сидела и смотрела мимо него... Смотрела на другого, на того, кто давно жил в ее воображении: в белой рубашке с короткими рукавами, темноволосый, загорелый, чем-то похожий на индейца... Он сидел и улыбался ей, когда она говорила: "Ну вот, ты снова пришел.
Сегодня ты не такой, как вчера, но это моя вина. Я просто тебя еще не придумала до конца..."
А напротив сидел Алексей.
- Ты любишь меня? - спрашивала она его.
- Люблю... Ты же знаешь.
- Это хорошо... Хорошо, когда тебя любят.
И все. Он так ни разу и не спросил: "А ты?" Должно быть, просто боялся услышать, что "нет, не люблю, но ты подожди, кто знает..."
Потом он уехал. Два года писал ей письма. А она вечерами сидела одна в саду или на веранде в качалке, и ей по-прежнему улыбался ее давний знакомый, тот самый, которого она выдумала еще в детстве, ее принц на белом коне, как сказал бы язвительный Венька...
И она ждала его, верила - вот сейчас, сегодня, через год он придет к ней или приедет, или она встретит его в метро - он обязательно будет, не может не быть, потому что она любит его...
Глупая, глупая... Ты ведь земной человек с горячей кровью и сильными руками, ты учишь детей и читаешь умные книги. Ты ведь знаешь, что любить надо реальность, данную нам в ощущении.
Реальностью был Алексей. Его и надо любить.
A еще у нее был Венька. Он быстро вырос и быстро улетел. Он так и не смог взять ее с собой.
В детстве он иногда подтрунивал над ней, говорил, что у нее слишком красивые глаза, а это банально - иметь сестру с красивыми глазами, тем более, что в них нет ничего, кроме ожидания манны небесной.
- . Вся жизнь - ожидание счастья, - серьезно отвечала Нина.
- Ты хочешь сказать - борьба за счастье, - поправлял Веня. - Или не так?
Нина читала стихи:
Простор огромных входов для вас.
Ждите у бронзы, у плоских панелей.
Ждите - и скрипнут дверные петли.
- Скрипнут? - переспрашивал Веня. - В смысле - врата судьбы откроются? Ну что ж, может и так. Только ведь там есть и такие строки:
Простор огромных морей для вас.
Встав на гранитный гарпун утеса,
Ждите в соленых брызгах и пене.
Вот так надо ждать, голуба моя душа, в брызгах и пене... И надо уметь видеть. И слышать. Человек, который в ракушке видит только перламутровую пуговицу, - трудный человек. А тот, кто слышит в ней только шум морской волны, тот по-моему, еще трудней... Надо быть сложным, жить просто. Любить трудности, а жить легко...
Жить легко... Эх ты, Венька, рыцарь мечты! Жить легко - это, по-твоему, значило жить так, чтобы некогда было остановиться и отдышаться, все время спешить - а вдруг что-то не успеешь. И жить просто тоже в твоем понимании означало делать то, что ты обязан делать в жизни: ты обязав был летать, и ты летал. Ты обязан был быть честным и мужественным, и ты был таким...
Ты смеялся надо мной, а сам постоянно был в ожидании, говорил, что лучший день тот, что еще не прожит, а лучшие дороги те, что еще предстоит пройти. И разве не ты поселил во мне веру в то, что человек просто не имеет права жить тускло и скучно, ото дня ко дню. "Да, конечно, жизнь - это форма существования белковых тел, - соглашался ты, - но ведь и амеба - тоже жизнь...
Абы какой жизни ты не хотел. Помнишь?.. Нет, это лучше не вспоминать, хотя теперь уже до конца дней будет слышаться ей та звонкая тишина, что наступила вдруг на летном поле Тушинского аэродрома, когда у самой земли , погас парашют Вени; будет слышаться его шепот: "Не беда, сестренка, перезимуем, ты лучше посмотри, чтобы мать Не перепугали", - и ее собственный крик, от которого она захлебнулась и оглохла; будут видеться ей глаза хирурга, обещавшего, что до утра Веня не умрет, а может быть, протянет еще сутки или двое... После того как Веня прошел комиссию и его вернули в училище, после того как врачи решили, что произошло чудо, он сказал ей однажды - это было в Крыму, в крошечном ресторане на горе, - он сказал ей тогда, что пусть кто угодно считает его выздоровление подарком судьбы, он-то, знает, что чудес не бывает. Это чудо сотворила она.' Своей верой в него.
- Мы оба должны прожить очень хорошую жизнь, - сказал он ей. Понимаешь? Хорошую. Должны быть счастливы. Это обязательно. Но это трудно... Видишь... - Он поднял голову и в упор досмотрел на солнце. Зрачки его стали совсем маленькими.
Она испугалась:
- Перестань! Нельзя же так... Ты испортишь глаза.
- Нет, не испорчу. Я давно приучаю себя смотреть на солнце. Это нужно летчику. И это каждому человеку. Так же, как умение идти против ветра, плыть против течения.
И еще он сказал тогда:
- Я хочу, чтобы человек, которого ты полюбишь мог бы стать моим другом. Иначе мне, будет обидно. Ну, это просто так, конечно.
После смерти Веки Она жила словно в вакууме. Слишком многое в жизни, в прошлом и будущем, было связано у нее с братом, и то, что он, вопреки всему на свете, летал над океаном, писал ей смешные, веселые письма, звал на птичьи базары Зеленой косы, и на мыс Кюэль, где висел их колокол; то, что по-прежнему искал живого ихтиозавра и не боялся смотреть на солнце, и даже то, что он любил Надю, - все эго было для нее как бы гарантией того, они ничего не придумали, все действительно сбудется, так же, как сбылось у Веньки, и очень скоро, может быть, завтра...
Теперь ничего этого нет. Наступила девальвация Пустота... А может быть - отрезвление Детские сказки, девичий бред? Ну сколько же можно, действительно, слышать в морской ракушке, в куске известняка, шум лазурного моря?