А в это время, используя мощь баллисты, было сделано девяносто восемь выстрелов. Такого богатого улова не было за всю историю мясокомбината. С лихвой хватило всем участникам операции.
Гриню выпустили только через полтора часа, совершенно окоченевшего, озябшего и раздавленного собственным ничтожеством. Он, конечно, догадался, что Антонина его обманула. Но отчего так сильно прихватило живот?
Следующим утром раздраженные увиденным зрелищем уборщицы, страшно ругались, убираясь в холодильнике…
Впрочем, казачья служба по охране государственной собственности закончилась так же неожиданно, как и начиналась. Совсем незаметно, сверхбдительные воины стали сами подворовывать. Продавали товар желающим, а излишки переправляли в свои станицы. На этом они и погорели.
Автоинспекторы за городом случайно остановили легковой фургон, набитый украденными мясопродуктами. Водителя быстро раскололи, и он рассказал все.
Сообщили кому следует, и решив не возбуждать дела, чтобы не волновать народ, просто тихо избавились от нахлебников.
И опять на проходной знакомые бабки-вахтерши шаловливыми руками обыскивали работников.
Часть 2
Напряженная атмосфера в стране ощущалась все сильнее. Предчувствие больших перемен накатывало тревожными волнами. Весь мир с замиранием следил за разоружением великих держав. Уже закончили войну в Афганистане, разрушили Берлинскую стену, начали вывод войск из Германии. Существенно сократили количество ядерных боеголовок. Наступил период политической разрядки, консенсуса. Но экономическое положение только ухудшалось. Народ туже затягивал пояса, проводя все свободное время в бесконечных очередях, и недовольно роптал, проклиная политиков, власть, капиталистов. В некоторых республиках тлели очаги национального недовольства, случались массовые выступления, переходящие в рукопашные схватки. В паровом котле государства все нарастало внутреннее давление, люди не знали, на что надеяться, пораженные итогами гласности. Оказалось, что в стране все очень плохо, все рушиться, а будущее совершенно не обнадеживает. Президент всех уговаривал, утешая, что это мол, такое ускорение и нужно немного потерпеть. Намекал, будто заграница нам обязательно поможет. Ему уже никто не доверял. Граждане вскапывали свои земельные участки, обрабатывали сады, сажали огороды. Дачи превратились в подсобные хозяйства. Наступили смутные времена и люди выживали, как могли.
А у Виктора неизлечимо тяжело заболел отец. Пребывая в подавленном настроении, медленно, но неукротимо худел, терял аппетит, глубоко переживая за дальнейшую судьбу своей семьи. Родители работали на предприятиях военно-промышленного комплекса и с начинающимся развалом страны заводы просто остановились, не имея заказов и государственного финансирования. Многих отправляли в бессрочные отпуска, оставшиеся же для обслуживания оборудования люди, получали копейки. Сестра оканчивала школу, и ее будущее, как и будущее многих миллионов молодых людей, а также и всей огромной страны, представлялось весьма туманным.
Отец сильно сдал. Появились боли. После долгих хождений по врачам и сдачи всевозможных анализов, выяснился страшный диагноз – онкология. Предложили немедленную операцию, и он с надеждой согласился, веря в отечественную медицину и не видя другого выхода. Положили в городскую больницу, проводили обследования. Виктор с матерью, сестрой и близкими родственниками часто навещали его.
Теплыми майскими днями сидели на улице, разговаривали обо всем, шутили, улыбались. И хотя все знали о роковой безысходности, все же держали далеко в глубине души, слабый огонек надежды, уповая на чудо. Рядом, на скамьях сидело множество таких же онкологических больных со своими семьями, друзьями… Гуляли по асфальтовым дорожкам, наслаждаясь запахом молодых, распустившихся тонких листьев, любовались насыщенным ярко-желтым цветом первых весенних одуванчиков, осязали ласковое дуновение озорного ветерка, играющего искрящимися солнечными бликами, вслушивались в шорохи просыпающейся земли, набирающих силу высоких деревьев, созерцали нежно-бирюзовый ковер юных трав, раскинувшийся восхитительным пейзажем по всей территории. Навсегда запоминали исполненные жизни, любимые лица родственников, друзей, знакомых. Чутким взглядом ловили каждый жест, мимику, выражение глаз, смысл слов… Не хотели расставаться, отпускать дорогих, единственно близких людей, понимая, что с каждым мгновением заканчивается обратный отсчет. Их взгляды были грустны, мудры и мужественны. Их не пугало скорое свидание с вечностью. Они просто готовились к встрече с ней, мысленно прощаясь с земным великолепием. Всех их, одетых в синие халаты, не старых еще мужчин и женщин, объединяло одно. Печать. Печать смерти на страдающих ликах проступала явно, бескомпромиссно, проявляясь в скорбных морщинах, в прозрачной белизне истонченной кожи, в расширенных зрачках, таивших в себе неугасимый огонь жажды жизни, в слабости рук, в бесстрастности желаний. Это были уже другие существа…
Бывало, Виктор приходил с Сергеем, и после, они отправлялись в спортзал, ощущая непонятное, щемящее чувство вины перед этими людьми. Малыш, как обычно шутил, рассказывал отцу всякие удивительные истории выздоровления безнадежных больных, приводил примеры, внушал оптимизм. Но было видно, что он удручен и расстроен, и очень переживает.
Операция прошла успешно. Отца выписали, и он медленно ходил по квартире, опираясь на трость. Как будто начал поправляться, чуть окреп и уже самостоятельно выходил гулять на улицу. Но появились метастазы, и он стал быстро угасать.
Днем тринадцатого января началась агония. Разметавшись без сознания, громко, сдавленно хрипел и стонал, мотая головой. Принесли пенсию по инвалидности, и почтальонша требовала личной подписи больного. Виктор провел ее к постели умирающего, и удивительно, отец очнулся на мгновение, поставил подпись слабеющей рукой, обвел все вокруг внимательным, но уже невидящим взглядом, и тут же, окончательно впал в забытье.
Пришла с работы мама, вернулась сестра. Позвонили дядьке, попросили придти. Все собрались у смертного одра. Сидели, тихо вытирая горькие слезы, сжимая его тонкую руку. Отец не приходил в сознание, всхрапывая все реже и реже. И наконец, глубоко вздохнув в последний раз, вытянувшись и замерев, навсегда покинул бренную землю.
Что-то ударило в сердце, оглушило, взорвалось тысячами осколков, подхватило, понесло… Виктор вскочил на ноги, не помня себя от горя. В тумане видел, как рыдают родные, как дядька зачем-то снимает с петель межкомнатную дверь. Вытирая бегущие без остановки слезы, в сильнейшем смятении бросился на мороз, едва успев нацепить шапку и пуховик. Шел, куда глаза глядят, по вечернему городу, не видя дороги, не зная направления. Острое чувство несправедливости, какой-то обиды, жгло изнутри, разъедало сраженное бедой сердце. Отцу было всего сорок шесть…
Сам не упомнил, как оказался дома у Малыша. Сидели за столом, пили водку, поминали. Виктор заливал в себя алкоголь стаканами. Ничего не брало. Горькие воспоминания об отце разрывали душу.
В молодости, батя часто ходил в лес на лыжах, и привозил оттуда маленькому Вите «заячий хлеб». Он не знал, что обычный кусок белого хлеба ложился в карман куртки и за много часов, промерзал на холоде насквозь. Отец говорил, что встретил в лесу зайца, и тот просил передать сыну гостинец. Хлеб казался необычайно сладким и вкусным.
Когда Виктор немного подрос, отец научил его стоять на лыжах, и они надолго уходили в лес. На обратной дороге Витя уставал и сильно мерз. Отец грел ему своим дыханием окоченевшие пальцы и сильными руками растирал побелевшие уши и щеки. А он все хныкал, и отец быстро разводил костер. Они долго грелись возле огня. Затем отец скреплял несколько лыжных палок вместе, беря сына на прицеп, и с невероятной скоростью летел по искрящейся в солнечных лучах лыжне. С еловых ветвей осыпался пушистый снег, ветер свистел в ушах, клубилась снежная пыль. Витя смеялся от восторга, представляя, что они несутся по сказочному лесу и никакие волки и медведи ни за что не смогут их догнать…